Анализ стихотворения Фета Уж верба вся пушистая сочинения и текст — какую народную примету вспомнил герой стихотворения фет

Опять весна душистая

Анализ стихотворения Фета Уж верба вся пушистая

Анализ стихотворения «Уж верба вся пушистая» А А Фет

Я пришел к тебе с приветом (1843)
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По местам затрепетало.
В стихотворении 4 строфы, первые две — о пробуждении природы,
вторые две — о состоянии души лирического героя. Строфы выдержаны
в строгом соответствии друг другу, это называется психологическим
параллелизмом.
1 четверостишие — о солнце, разбудившем все вокруг, эпитет
горячим придает солнечному свету живительную силу. Последняя
строка по листам затрепетало вызывает звуковую и зрительную
ассоциации. Вся строфа наполнена энергией света.
2 строфа:
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой.
Энергия солнечного света разбудила лес, который проснулся
весь, веткой каждой, каждой птицей встрепенулся. Эти пробуждения
передаются через лирического героя, через его чувства, переполненные
весенним настроением. Это не пейзажная зарисовка, а впечатления
лирического героя.
Но в этом стихотворении есть и лирическая героиня, к которой
обращена первая строка первой строфы: Я пришел к тебе с приветом
//Рассказать…
3 строфа. 1 строка продолжает начало стихотворения: Рассказать,
что с той же страстью… Предыдущие 2 строфы создают атмосферу
света, радости, полученной от энергии солнца, переливающуюся
в энергию чувства лирического героя:
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова.
Картины природы передают состояние счастья лирического героя,
его уверенность в своих чувствах:
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова.
Последняя строфа добавляет последний штрих к состоянию
души, излучающей радость и веселье. Когда душа поет, ум — молчит:
Что не знаю сам, что буду
Петь-но только песня зреет.
Фет — тончайший лирик, он способен уловить и отразить в словах
все оттенки настроения, наполнить слова особым смыслом, на
который откликается душа. И в этом стихотворении, как и во многих
других, мы наблюдаем волшебную силу, которую Фет заключает
в слова, подбирая их таким образом, что они создают мелодию —
в каждом стихотворении свою. В этом стихотворении — мелодия весны,
счастья, радости, солнечного света. Все эти отдельные мелодии сливаются
в одну — мелодию юной души, окрыленной любовью.

1. Стихотворение не имеет собственного названия, обозначается по первой строке. Написано Фетом в 1844 году — в год окончания им университета.
Первое впечатление, которое производит стихотворение — это радость от приближения весны.
2. Система стихосложения — силлабо-тоническая. Трехстопный ямб. Рифма по принципу чередования — перекресная, в каждой первой и третьей строке каждого катрена — дактилическая, в каждой второй и четвертой — мужская. По объему совпадения звуков — в первой и третьей строке — точная, богатая. В каждой второй и четвертой — неточная, бедная.
3. Стихотворение содержит большое количество глаголов, которые обозначают движение. Таким образом автор пытается передать атмосферу стремительности оживания природы.
В стихотворении дважды повторяется слово «Душа». Очевидно автор хотел сказать о том, что движение происходит не только в природе, но и в чувствах и настроениях людей.
4. С точки зрения пространства — в стихотворении описыватеся небольшое поселение, которое своей жизнью тесно переплетается с живой природой — деревьями, птицами…
5. В строке «Народ чему-то рад» в конце находится многоточие. Очевидно автор намекает на грядущие перемены. И не известно, для всех ли они буду радостными.
6. Сам же автор — молодой студент, который весной окончит обучение в университете. Это молодой человек, у которого с приходом весны начинается новая жизнь. Он ждет этих перемен, он ждет прихода любви, страсти, новых чувств («просятся пленительные сны», «какой-то тайной жаждою», «душа распалена»).

Может вот как-то так. -))

Анализ стихотворения Фета «Уж верба вся пушистая»

Анализ стихотворения Фета «Уж верба вся пушистая»

Немало стихотворений Фет посвятил приходу весны. Одно из них – «Уж верба вся пушистая…». Нередко в искусстве зима связывается со сном природы. Весна же олицетворяет обновление, перерождение, пробуждение. Афанасию Афанасиевичу в рассматриваемом тексте удалось очень точно передать весенние ощущения, сладостное чувство жизни. При этом поэт ограничивается малым количеством конкретных примет наступающего нового времени года.

Самая яркая из них – как раз пушистая верба, с упоминания которой и начинается стихотворение. Дерево это возникает не случайно. В христианстве есть праздник, официально называющийся Вход Господень в Иерусалим. С одной стороны он олицетворяет прообраз входа Христа в рай, с другой – признание Иисуса Спасителем. У русских православных христиан праздник этот принято именовать Вербным Воскресеньем. Отмечается он в воскресенье, предшествующее Пасхе. Согласно традициям, освещенные вербы хранятся в продолжение всего года, ими украшают домашние иконы. Благодаря православным обычаям, верба в России стала символом весны, а ее цветение воспринимается как начало воскрешения природы.

В стихотворении «Уж верба вся пушистая…» личное настроение лирического героя сливается с общим настроением других людей. Перелом происходит после второй строфы. Первые два четверостишия представляют собой картины природы. Затем Фет демонстрирует реакцию народа на то, что происходит в окружающем мире. Как тучки сбиваются в стаи, так и люди стараются держаться вместе. Весна всем приносит радость и счастье. Она способна пробудить от зимнего сна и человека, и природу: …И над душой каждою Проносится весна. Применительно к весне Фет использует олицетворение «повеяла крылом». Тем самым она отождествляется со спустившимся с небес божеством. Благодаря глаголу «повеять», весна кажется доброй, нежной, заботливой. Не зря выбирает поэт чередование длинных и коротких строк внутри строф. За счет этого приема у читателей возникает ощущение полета весны, взмаха ее крыльев.

Лирического героя, как и толпу, с приходом тепла и солнца переполняют различные чувства. Фет не торопится называть их напрямую. Ему гораздо ближе эффект недосказанности: народ «чему-то рад», «какой-то тайной» мечта распалена. У Афанасия Афанасиевича была уникальная способность – проникать в сокровенный мир природы, передавать в стихотворениях не только восхищение ею, но и философские раздумья, порожденные созерцанием ее прекрасного облика.

Анализ стихотворения «Уж верба вся пушистая» А.А.Фет

Post navigation

2 thoughts on “ Анализ стихотворения «Уж верба вся пушистая» А.А.Фет ”

«Я пришел к тебе с приветом» (1843)
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По местам затрепетало.
В стихотворении 4 строфы, первые две — о пробуждении природы,
вторые две — о состоянии души лирического героя. Строфы выдержаны
в строгом соответствии друг другу, это называется психологическим
параллелизмом.
1 четверостишие — о солнце, разбудившем все вокруг, эпитет
«горячим» придает солнечному свету живительную силу. Последняя
строка «по листам затрепетало» вызывает звуковую и зрительную
ассоциации. Вся строфа наполнена энергией света.
2 строфа:
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой.
Энергия солнечного света разбудила лес, который проснулся
«весь», «веткой каждой, каждой птицей встрепенулся». Эти пробуждения
передаются через лирического героя, через его чувства, переполненные
весенним настроением. Это не пейзажная зарисовка, а впечатления
лирического героя.
Но в этом стихотворении есть и лирическая героиня, к которой
обращена первая строка первой строфы: «Я пришел к тебе с приветом
//Рассказать…»
3 строфа. 1 строка продолжает начало стихотворения: «Рассказать,
что с той же страстью…» Предыдущие 2 строфы создают атмосферу
света, радости, полученной от энергии солнца, переливающуюся
в энергию чувства лирического героя:
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова.
Картины природы передают состояние счастья лирического героя,
его уверенность в своих чувствах:
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова.
Последняя строфа добавляет последний штрих к состоянию
души, излучающей радость и веселье. Когда душа поет, ум — молчит:
Что не знаю сам, что буду
Петь-но только песня зреет.
Фет — тончайший лирик, он способен уловить и отразить в словах
все оттенки настроения, наполнить слова особым смыслом, на
который откликается душа. И в этом стихотворении, как и во многих
других, мы наблюдаем волшебную силу, которую Фет заключает
в слова, подбирая их таким образом, что они создают мелодию —
в каждом стихотворении свою. В этом стихотворении — мелодия весны,
счастья, радости, солнечного света. Все эти отдельные мелодии сливаются
в одну — мелодию юной души, окрыленной любовью.

1. Стихотворение не имеет собственного названия, обозначается по первой строке. Написано Фетом в 1844 году — в год окончания им университета.
Первое впечатление, которое производит стихотворение — это радость от приближения весны.
2. Система стихосложения — силлабо-тоническая. Трехстопный ямб. Рифма по принципу чередования — перекресная, в каждой первой и третьей строке каждого катрена — дактилическая, в каждой второй и четвертой — мужская. По объему совпадения звуков — в первой и третьей строке — точная, богатая. В каждой второй и четвертой — неточная, бедная.
3. Стихотворение содержит большое количество глаголов, которые обозначают движение. Таким образом автор пытается передать атмосферу стремительности оживания природы.
В стихотворении дважды повторяется слово «Душа». Очевидно автор хотел сказать о том, что движение происходит не только в природе, но и в чувствах и настроениях людей.
4. С точки зрения пространства — в стихотворении описыватеся небольшое поселение, которое своей жизнью тесно переплетается с живой природой — деревьями, птицами…
5. В строке «Народ чему-то рад» в конце находится многоточие. Очевидно автор намекает на грядущие перемены. И не известно, для всех ли они буду радостными.
6. Сам же автор — молодой студент, который весной окончит обучение в университете. Это молодой человек, у которого с приходом весны начинается новая жизнь. Он ждет этих перемен, он ждет прихода любви, страсти, новых чувств («просятся пленительные сны», «какой-то тайной жаждою», «душа распалена»).

Может вот как-то так. -))

Добавить комментарий Отменить ответ

Афанасий
Фет

Анализ стихотворения Афанасия Фета «Уж верба вся пушистая»

Немало стихотворений Фет посвятил приходу весны. Одно из них – «Уж верба вся пушистая…». Нередко в искусстве зима связывается со сном природы. Весна же олицетворяет обновление, перерождение, пробуждение. Афанасию Афанасиевичу в рассматриваемом тексте удалось очень точно передать весенние ощущения, сладостное чувство жизни. При этом поэт ограничивается малым количеством конкретных примет наступающего нового времени года. Самая яркая из них – как раз пушистая верба, с упоминания которой и начинается стихотворение. Дерево это возникает не случайно. В христианстве есть праздник, официально называющийся Вход Господень в Иерусалим. С одной стороны он олицетворяет прообраз входа Христа в рай, с другой – признание Иисуса Спасителем. У русских православных христиан праздник этот принято именовать Вербным Воскресеньем. Отмечается он в воскресенье, предшествующее Пасхе. Согласно традициям, освещенные вербы хранятся в продолжение всего года, ими украшают домашние иконы. Благодаря православным обычаям, верба в России стала символом весны, а ее цветение воспринимается как начало воскрешения природы.

В стихотворении «Уж верба вся пушистая…» личное настроение лирического героя сливается с общим настроением других людей. Перелом происходит после второй строфы. Первые два четверостишия представляют собой картины природы. Затем Фет демонстрирует реакцию народа на то, что происходит в окружающем мире. Как тучки сбиваются в стаи, так и люди стараются держаться вместе. Весна всем приносит радость и счастье. Она способна пробудить от зимнего сна и человека, и природу: …И над душой каждою Проносится весна. Применительно к весне Фет использует олицетворение «повеяла крылом». Тем самым она отождествляется со спустившимся с небес божеством. Благодаря глаголу «повеять», весна кажется доброй, нежной, заботливой. Не зря выбирает поэт чередование длинных и коротких строк внутри строф. За счет этого приема у читателей возникает ощущение полета весны, взмаха ее крыльев. Лирического героя, как и толпу, с приходом тепла и солнца переполняют различные чувства. Фет не торопится называть их напрямую. Ему гораздо ближе эффект недосказанности: народ «чему-то рад», «какой-то тайной» мечта распалена. У Афанасия Афанасиевича была уникальная способность – проникать в сокровенный мир природы, передавать в стихотворениях не только восхищение ею, но и философские раздумья, порожденные созерцанием ее прекрасного облика.

Анализы других стихотворений

• Анализ стихотворения Марины Цветаевой «И не спасут ни стансы, ни созвездья»
• Анализ стихотворения Марины Цветаевой «Идёшь, на меня похожий»
• Анализ стихотворения Марины Цветаевой «Имя твое — птица в руке»
• Анализ стихотворения Марины Цветаевой «Кабы нас с тобой да судьба свела»
• Анализ стихотворения Марины Цветаевой «Какой-нибудь предок мой был — скрипач»

Уж верба вся пушистая

Опять весна душистая

Станицей тучки носятся,

«Уж верба вся пушистая…» А.Фет

«Уж верба вся пушистая…» Афанасий Фет

Уж верба вся пушистая
Раскинулась кругом;
Опять весна душистая
Повеяла крылом.

Станицей тучки носятся,
Тепло озарены,
И в душу снова просятся
Пленительные сны.

Везде разнообразною
Картиной занят взгляд,
Шумит толпою праздною
Народ, чему-то рад…

Какой-то тайной жаждою
Мечта распалена —
И над душою каждою
Проносится весна.

Анализ стихотворения Фета «Уж верба вся пушистая…»

Немало стихотворений Фет посвятил приходу весны. Одно из них – «Уж верба вся пушистая…». Нередко в искусстве зима связывается со сном природы. Весна же олицетворяет обновление, перерождение, пробуждение. Афанасию Афанасиевичу в рассматриваемом тексте удалось очень точно передать весенние ощущения, сладостное чувство жизни. При этом поэт ограничивается малым количеством конкретных примет наступающего нового времени года. Самая яркая из них – как раз пушистая верба, с упоминания которой и начинается стихотворение. Дерево это возникает не случайно. В христианстве есть праздник, официально называющийся Вход Господень в Иерусалим. С одной стороны он олицетворяет прообраз входа Христа в рай, с другой – признание Иисуса Спасителем. У русских православных христиан праздник этот принято именовать Вербным Воскресеньем. Отмечается он в воскресенье, предшествующее Пасхе. Согласно традициям, освещенные вербы хранятся в продолжение всего года, ими украшают домашние иконы. Благодаря православным обычаям, верба в России стала символом весны, а ее цветение воспринимается как начало воскрешения природы.

В стихотворении «Уж верба вся пушистая…» личное настроение лирического героя сливается с общим настроением других людей. Перелом происходит после второй строфы. Первые два четверостишия представляют собой картины природы. Затем Фет демонстрирует реакцию народа на то, что происходит в окружающем мире. Как тучки сбиваются в стаи, так и люди стараются держаться вместе. Весна всем приносит радость и счастье. Она способна пробудить от зимнего сна и человека, и природу:
…И над душой каждою
Проносится весна.
Применительно к весне Фет использует олицетворение «повеяла крылом». Тем самым она отождествляется со спустившимся с небес божеством. Благодаря глаголу «повеять», весна кажется доброй, нежной, заботливой. Не зря выбирает поэт чередование длинных и коротких строк внутри строф. За счет этого приема у читателей возникает ощущение полета весны, взмаха ее крыльев. Лирического героя, как и толпу, с приходом тепла и солнца переполняют различные чувства. Фет не торопится называть их напрямую. Ему гораздо ближе эффект недосказанности: народ «чему-то рад», «какой-то тайной» мечта распалена. У Афанасия Афанасиевича была уникальная способность – проникать в сокровенный мир природы, передавать в стихотворениях не только восхищение ею, но и философские раздумья, порожденные созерцанием ее прекрасного облика.

Послушать стихотворение Фета Уж верба вся пушистая

Источник: http://ostihe.ru/analiz-stihotvoreniya/feta/uzh-verba-vsya-pushistaya

Стихотворения А. А. Фета

Мы предоставляем себе право в скором времени поговорить с читателем во всей подробности о замечательном поэтическом даровании г. Фета, взявши предметом статьи нашей все до этой поры известные публике его произведения. При появлении ныне вышедшего собрания лучших стихотворений этого поэта мы не можем, однако же, не высказать нескольких замечаний, не передать нескольких мыслей, хотя бы в виде введения к будущему труду нашему. Такие книги не часто выходят из типографий, такие поэты не всякий год даются той или другой словесности, хотя бы из числа самых богатых в Европе. Голос добросовестной критики обязан встречать подобные явления как можно своевременнее. Поэтому и мы поднимаем наш негромкий голос, выговаривая себе право снова и снова возвращаться к писателю, который так для нас дорог, — к поэту, доставившему нам надолго столько истинно сладких мгновений.

Признаемся с полной откровенностью — судьба книжки, ныне лежащей перед нами, интересует нас до крайности. Имя Фета давно знакомо всем людям с изящным вкусом, всем дилетантам по части чистого искусства, всем читателям, способным понимать живую поэзию, свободно выливающуюся из души симпатического смертного; но все-таки нам кажется, что большинство нашей публики еще не высказалось относительно поэта нашего. В Англии, в Германии, у нас во время Пушкина книжка, о которой говорим мы, выдержала бы несколько изданий в самое короткое время, так она пленительна и оригинальна, так богата она сокровищами самой ясной, самой благодатной поэзии. А в настоящее время — успех стихотворений Фета есть еще для него дело загадочное. Нет сомнения в том, что книжка разойдется быстро, что она доставит многим людям много наслаждения, но такой результат, лестный для многих даровитых стихотворцев, не покажется нам результатом вполне удовлетворительным. Книжку Фета мы хотели бы видеть расхватанною в несколько дней, изданною вновь и вновь в разных форматах, мы хотели бы встречать ее на всех столах и во всех библиотеках, нам желательно, чтоб ей нашлось место в порт-саке дорожного человека, и в кармане молодой девушки, и на дачном балконе, и в классном пюпитре студента, и в портфеле занятого чиновника. Поэт, способный сказать всякому читателю столько нового, светлого и отрадного, имеет законное право на полное сочувствие со стороны каждого читателя. Для чего преклоняться перед иноземным, если у нас есть свое, может быть, получше иноземного. Если цветистый и напряженный англичанин Альфред Теннисон выдержал десять изданий, то почему же А. А. Фету (принимая в соображение меньшее число читающего класса в России) не иметь десяти изданий. Мы сейчас собирались принять в соображение меньшее число читающей русской публики, сравнительно с английской, мы его и приняли. Если масса покупателей англичан значительно обширнее массы покупателей русских — зато, по нашему полному убеждению, светлое дарование Фета далеко оставляет за собой вычурное дарование Альфреда Теннисона.

Итак, мы боимся, что публика наша может не оценить новой книжки стихотворений г. Фета по достоинству, но поспешим же прибавить к отзыву нашему одно оправдание для русской публики. Не из неразвитости и не из холодности наша публика может не оценить поэта, о котором здесь говорится, — эта самая публика обожала талант Пушкина, раскупала стихи Лермонтова и списывала своей рукой экземпляры комедии Грибоедова. Но не забудем того, что читателей наших — вообще немного шатких и насмешливых — наша критика и журналистика в течение долгих лет усиленно отвращали от сочувствия к делу поэзии. В деле по преимуществу деликатном, в воззрениях тонких по существу своему читатель был запутываем, сталкиваем с прямого пути, развлекаем и заблуждаем. С одной стороны, его заставляли преклоняться перед поэтами, не имевшими никакого поэтического дара, с другой стороны, его сушили неодидактическими теориями, по свойству своему враждебными всякому проявлению искусства чистого. Один журнал возглашал, что публика должна преклониться перед русским Гете, господином таким-то; другой журнал, в то же самое время, опровергал все заслуги русского Гете, именуя его русским Бавием1. Там публике говорили, что в деле стихотворства нет средины между всем и ничем, гением и бездарностью, возвышенной дидактикой и гаэрством; в другом месте провозглашалась решительная бесполезность стихотворений, даже хороших, даже весьма хороших. Критика сороковых годов, прекрасная в главных своих представителях, но сухо-мертвенная в подражаниях и вариациях, имела слабую сторону в своем дидактическом направлении. Имея много важного дела перед собою, она смотрела на поэзию с исключительной точки зрения, и при всем своем достоинстве не вступалась за нее перед публикою, не защищала ее от шутов и пародистов. Поэтому начинающему и второстепенному не было уголка на русском Пинде того времени. Печальная повесть, при всей бездарности нувелиста, ценилась за мысль, в ней скрытую, но никто не ценил второстепенного поэта за изящную картину, за теплое чувство, за искру небесного света. Никто не давал руки и совета робким певцам, наиболее нуждающимся в помощи и советах. Оттого от суровой школы, обильной дарованиями всякого рода, осталось нам самое малое число поэтов истинных, да и те вполне развились, вполне окрепли только после реакции, возбужденной в их пользу, после того периода, когда наша критика наконец поняла всю нелепость гонения на поэтов. Четыре человека вполне даровитые, говорим мы, остались нам и теперь развиваются свободно, по внушениям музы, сопутствующей каждому. Мы говорим про г. Некрасова — сильного человека, умевшего слить свою энергическую поэзию даже с неодидактикой старого времени, про г. Майкова, неутомимо трудящегося на пользу родной словесности, про г. Полонского, столько лет хранившего свой скромный светильник посреди холодности и невнимания ценителей, и, наконец, про г. Фета, которого оригинальное дарование, приближающееся к дару импровизаторов, или, еще вернее, древних труверов, неспособно пострадать ни от какого литературного направления.

Если поэты сильные и даровитые в былое время как будто уклонялись от значения и звания поэтов, то как же должна была публика смотреть на это значение и это звание. Очарование было разрушено; слово Парнас возбуждало одни смешные мысли; в умах публики поэт представлялся существом бесполезным, без толку болтающим — почти что помешанным. Он обязан был петь превосходно или не петь вовсе: средних терминов не допускалось. Говорят нам, что в игре на скрипке не может быть посредственности, но мы имеем слабость думать, что сам Паганини хотя один день в своей жизни, а играл посредственно. Во всяком новом поющем голосе (а голоса эти являлись реже с каждым годом) публика ждала паганиниевых совершенств, но совершенства сразу не сказывались, и публика переставала слушать, и голоса умолкали при шиканьи остроумных рецензентов. А такие рецензенты являлись сотнями. Действительно, смеяться над поэзией весьма легко и выгодно. Для дельного слова об ученой книге надо знать науку, для разбора сносного романа или повести, не совсем глупой, потребно иметь хоть какой-нибудь эстетический взгляд, но для глумления над стихотворениями требуется лишь бойкое перо и бессовестность перед слабым.

И тут-то стали появляться шутки, фельетонные разглагольствования и советы начинающему деятелю, и насмешки над луною, и дифирамбы о старом времени, когда за удачное стихотвореньице давалась слава, и ребяческое заключение о том, что теперь мы уже не те, о том, что мы серьезные люди, о том, что в душе нашей возникают великие вопросы. Насколько все это вредоносное влияние могло отразиться на публике? Насколько теперешний наш читатель охлажден к делу поэзии? Достаточно ли исправили дело новая реакция против недавнего, ультреального воззрения на стихотворцев и их значение? Участь книги г. Фета будет ответом на вопросы наши. Полагаемся на здравый вкус русской публики, на сочувствие нынешних ценителей литературы и будем ждать результата, не без значительного любопытства.

Вернемся теперь к самому поэту и постараемся по мере сил наших высказать кое-что о значении его произведений. Вся масса читателей после прочтения ныне изданных стихотворений должна разделиться на три разряда. Первый разряд читателей не ощутит никакого удовольствия при чтении и отложит книгу в сторону, но не осудит автора, ибо имя его уже пользуется почетною известностью. Таких читателей мы оставим в покое, не обвиняя их нимало: ежели я могу не любить музыки, если мой сосед холоден к живописи, отчего же приятель мой и моего соседа не имеет права быть холодным к стихотворной поэзии. В подобных случаях лучше всего быть откровенным и не скрывать своих вкусов: понимание хороших стихов не есть еще необходимая принадлежность всякого хорошего человека; наука поэзии есть наука своего рода, в которой мое сердце может не лежать так же, как оно не лежит, например, к химии и механике. Второй разряд, состоящий из людей зорких, развитых и много испытавших, да сверх того просветленных многосторонним литературным воспитанием, отдаст г. Фету всю справедливость, полюбит его вполне, если еще не успел давно к нему привязаться, — к этому разряду, конечно, примкнут лучшие наши литературные деятели и лица, сближенные с понятиями артистического круга. Этому разряду незачем много говорить про Фета: он знает его более нас, любит его еще более, чем мы любим. Остается третий разряд читателей, и разряд самый многочисленный (числительность его будет зависеть от успеха книжки ныне появившейся). К третьему разряду подойдут все те читатели, которые, с наслаждением читая поэта нашего, не выяснят себе его значения, не будут в силах охарактеризовать словом того наслаждения, которое они вынесли после чтения. Не одни очень молодые люди, не одни мечтательные девушки, не одни лица, мало привыкшие к чтению, составят этот третий разряд — в него войдут люди очень опытные и искушенные в деле поэзии, и очень глубокомысленные, и очень осторожные. Сам поэт нов и оригинален, муза его глубока и по временам туманна. Над многими стихотворениями Фета надо будет задумываться — тем эти стихотворения и прекрасны. Заметки наши набрасываем мы для третьего разряда фетовых читателей и почитателей. Им постараемся мы в сжатом виде разъяснить наш собственный взгляд на музу Фета, и, поучая по возможности читателя, мы не прочь поучиться и сами.

Пусть теперь каждое из лиц, с наслаждением прочитавших то или другое стихотворение из новой книжки г. Фета, постарается выяснить себе смысл только что им испытанного наслаждения. С помощью какой силы, с помощью какой особенности наш поэт произвел свое дело, остановил внимание читателя, заставил его сердце биться сильнее? Очевидно, не обилием внешнего интереса, не драматизмом описанных событий — таких достоинств от поэзии не требуется. Равным образом у г. Фета не находим мы ни глубоких мировых мыслей, ни остроумных афоризмов, ни сатирического направления, ни особенной страстности в изложении. Поэзия его состоит из ряда картин природы, из антологических очерков, из сжатого изображения немногих неуловимых очерков, из сжатого изображения немногих неуловимых ощущений души нашей. Стало быть, сердце читателя волнуется от верности этих картин природе, от мастерского исполнения антологических очерков, от уменья поэта ловить неуловимое, давать образ и название тому, что до него было не чем иным, как смутным мимолетным ощущением души человеческой, ощущением без образа и названия. Но знает ли человек о том, какую великую роль в его жизни играют мимолетные духовные ощущения, как сильно сплетаются они с его существованием, как крепко помнятся они, как трепещет душа его при каждом о них намеке. Сила Фета в том, что поэт наш, руководимый своим вдохновением, умеет забираться в сокровеннейшие тайники души человеческой. Область его не велика, но в ней он полный властелин, неспособный бояться никакого совместничества. Вдохновение и вера в силу вдохновения, глубокое понимание красот природы, сознание того, что проза жизни кажется прозою лишь для очей непросветленных поэзиею, — вот особенности г. Фета, обличающие в нем поэта несомненного, чистого, неспособного к скептицизму или колебанию в своем признании. Сверх того, у поэта нашего есть еще два драгоценных качества — зоркость взгляда, разгадывающего поэзию в предметах самых обыкновенных, и неотступное упорство в творчестве, не успокоивающееся до тех пор, пока данный и подсмотренный поэтический момент не передан с безграничной верностью. Любопытно следить за тем, как иногда г. Фет относится к поэзии его поразившей, поэзии, просящей воплощения, требующей слов и размера для ее уловления. Он кидается на свой предмет, как орел на добычу, и очень часто схватывает его с первого разу, схватывает вполне, воссоздает его небольшим количеством слов, к которым величайший поэтический гений не сумеет приладить одного лишнего слова. Но иногда дело, по неуловимости предмета, идет иначе. Поэт борется со своей темою, как с упорным противником, пытается передать свои чувства музыкой стиха, смешивает туман с светом и тенью и иногда остается побежденным, но чаще оканчивает свою задачу с беспримерным успехом. Этим-то путем объясняем мы значение фетовой деятельности во всей ее совокупности, обилие прежних стихотворений, слабых по исполнению, еще большее количество других вещей, в которых прелестная поэтическая искра чуть брезжит посреди тумана и нестройного хаоса. Но в книжке, которая теперь лежит перед читателем, нет произведений слабых или недоделанных. Тут видим мы поэта нашего победителем на всех пунктах. Здесь неуловимое является схваченным: поэзия воплощена в гармоническое слово, туманнейшие моменты нашей жизни разъяснены и отделены от тумана. В книге своих стихотворений, ныне изданных, Фет является тем, чем всегда должен быть поэт могущественного дарования, то есть человеком зрячим по преимуществу, истолкователем нашей житейской поэзии.

Взглянувши на все дело с выше показанной точки зрения, мы без труда выясним себе все особенности фетовской поэзии и — мало того — будем способны анализировать самое наслаждение, ею доставленное. Поэт уясняет нам мимолетные порывы собственных сердец наших перед той или другой сценой природы, выговаривает то самое, что мы сами сказать бы хотели. Он дает слово и голос восхитительным грезам давно забытого детства нашего, он говорит своему читателю (если этот читатель не чужд поэзии): «Вот что душа твоя чувствовала в минуты хандры, в сладкие летние ночи, в зимнюю вьюгу, вот отчего именно билось твое сердце при приближении весны, вот какие черты поражали тебя в степи вечером, на снежной поляне, залитой лунным сиянием. Я не выдумываю моих напевов, я их угадываю. Там, где я угадал, твой глаз туманится слезой, и сердце твое бьется сильнее, и поэтические ощущения нагоняют на тебя сладостную дрожь, и весь ты начинаешь порываться к прошлому». И надо признаться, для угадывания тончайших отношений души человеческой к окружающему ее миру, для подсматривания химической связи (просим прощения за метафору) между всем существом нашим и чудесами видимой природы — мы не знаем поэта щедрее одаренного. Мировым, европейским, народным поэтом Фет никогда не будет; как двигатель и просветитель он не совершит пути, пройденного великим Пушкиным. В нем не имеется драматизма и ширины воззрения, его миросозерцание есть миросозерцание самого простого смертного, его вдохновение не выдержит продолжительного напряжения. Но сами эти условия, отдаляя г. Фета от стези поэтов, подобных Пушкину, Шиллеру, Байрону, навеки укрепляют за ним его собственную область, в которой, как мы уже сказали выше, нет у него ни сверстников, ни соперников. Перед лицом вечно спокойной антологической древности, наедине с прелестями природы, под влиянием немногосложных, но нежных ощущений г. Фет — поэт самого высшего разбора. Под стихотворением, которым начинается книжка (О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной), имя Пушкина не возбудило бы никакого удивления в читателе; мастерской, неслыханно прелестный антологический очерк «Диана» сделал бы честь перу самого Гете в блистательнейший период для германского олимпийца. В нашем отзыве нет и тени преувеличения, хоть не одному читателю он может показаться преувеличенным. Выписываем оба стихотворения в знак того, что не боимся принять на себя полную ответственность за свой отзыв.

О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайной,
Перстам послушную волос густую прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать;
Дыша порывисто, один, никем не зримый
Досады и стыда румянами палимый,
Искать хотя одной загадочной черты
В словах, которые произносила ты;
Шептать и поправлять былые выраженья
Речей моих с тобой исполненных смущенья,
И в опьянении, наперекор уму,
Заветным именем будить ночную тьму.

Богини девственной округлые черты,
Во всем величии блестящей наготы,
Я видел меж дерев над ясными водами.
С продолговатыми, бесцветными очами,
Высоко поднялось открытое чело,
Его недвижностью вниманье облегло, —
И дев молению в тяжелых муках чрева
Внимала чуткая и каменная дева.
Но ветер на заре между листов проник,
Качнулся на воде богини ясный лик:
Я ждал — она пойдет с колчаном и стрелами,
Молочной белизной мелькая меж древами,
Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,
На желтоводный Тибр, на группы колоннад,
На стогны длинные. Но мрамор недвижимый
Белел передо мной красой непостижимой.

В обоих стихотворениях каждое слово на своем месте, каждая подробность дышит изяществом. Все силы, все средства поэта направлены на один пункт и совокупностью своего действия создают перед читателем картины беспримерно поэтические. Тут нечего заметить, нечего поправить, нечего пожелать даже — и содержание, и картинность, и жизнь, и музыка стиха, и мастерская постепенность речи, и великолепные заключительные строки, все это само просится в память, все это говорит нашему сердцу.

В двух вышеприведенных нами стихотворениях г. Фет берет сцены и моменты, удобные для передачи. Труд его может показаться легким в некотором смысле. Описать прерывистым, страстным стихом ощущения влюбленного юноши посреди молчанья ночи тайной, ясными образами воссоздать впечатление, производимое мраморною статуей Дианы у спящих вод, между зеленью, может поэт не очень тонкого разбора. Сюжеты ясны и не избиты, их поэзия сама просится наружу. Исследуем же манеру господина Фета над задачами более трудными, над темами или прозаическими или приближающимися к общему месту.

Кто, например, из наших поэтов не описывал заката солнца в тихий летний вечер, кто не вдохновлялся видом цветущей степи и не пробовал воссоздавать ясными изображениями ощущений, производимых подобными сценами природы на нашу душу. Для того, чтоб по этой части сказать что-нибудь особенное, надо быть художником по преимуществу. На русском языке мы знаем бесконечное число стихотворений такого рода, между ними несомненное первенство принадлежит отрывку из «Онегина» с описанием Татьянина прихода вечером к домику Евгения. Лермонтов в своем знаменитом стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен» рисует нам изображение не менее пленительное: старый барский сад в час вечерней зари, просвечивающей сквозь листы темной аллеи, в виду пруда, подернутого зеленой сетью трав, и разрушенной теплицы. После подобных бессмертных картин трудно создать что-либо к ним приближающееся. Но г. Фет, всегда чуждый подражания, пробует перенести нас в степь вечером. И он выполняет свою тему блистательным образом:

Клубятся тучи, млея в блеске алом,
Хотят в росе понежиться поля,
В последний раз, за третьим перевалом
Пропал ямщик, звеня и не пыля.
Нигде жилья не видно на просторе,
Вдали огня иль песни — и не ждешь!
Все степь да степь. Безбрежная, как море,
Волнуется и наливает рожь.
За облаком, до половины скрыта,
Луна светить еще не смеет днем,
Вот жук взлетел и прожужжал сердито,
Вот лунь проплыл, не шевеля крылом.
Покрылись нивы сетью золотистой;
Там перепел откликнулся вдали,
И слышу я — в изложине росистой
Вполголоса скрыпят коростели.
Уж сумраком пытливый взор обманут,
Среди тепла прохладой стало дуть.
Луна чиста. Вот с неба звезды глянут,
И как река засветит Млечный путь.

Перечитавши это стихотворение, ничего не теряющее возле вещей Пушкина и Лермонтова, мы тотчас же увидим и оценим отличительные признаки поэта нашего. Ои весь живет моментом, им схваченным, он как бы отрешается от своей личности и воссоздает поразившую его картину, не выпуская из нее малейшей подробности. Пушкин, как художник близкий к гениальности, набрасывает свое создание небольшим числом штрихов неподражаемо верных, а затем оставляет читателя работать своим воображением. Лермонтов вносит свои личные воспоминания, свою собственную поэтическую грусть в строки, о которых мы говорили. Г. Фет, уступая обоим поэтам в ширине кисти, в энергии замысла, восполняет неравенство через группирование и отделку подробностей. Он схватывает все мелкие черты, характеризующие вечер в степи, он упоминает о взлетевшем жуке и о коростелях, скрипящих в росистой ложбине, он прилаживает склад своего стиха к общему тону произведений и результатом своего труда может гордиться по справедливости. Степь вечером залегает в душу читателя и остается в ней навечно.

Несмотря на некоторую неправильность в языке, от которой г. Фет едва ли когда-нибудь отделается, автор нами разбираемой книжки в высокой степени обладает еще одной особенностью, редкою в нынешних поэтах, а именно высокой музыкальностью стиха. Немногие из ныне живущих служителей Аполлона до такой степени разумеют значение музыки слов, немногие умеют выбирать столь удачно размер для своих произведений. В этом отношении наш поэт чуток и тонок. У него есть вещи, бьющие в цель по одной своей музыке. Стихами г. Фета можно зачитываться до головокружения; в них есть нечто обаятельное, звучащее, как струны, волнующее сердце, как изящная музыкальная симфония. Высчитывать стихотворения такого рода было бы слишком долго, ибо мы не знаем стихотворений г. Фета, составленных немузыкально. Для успокоения совести укажем на вещь «Растут, растут причудливые тени», на «Люди спят, пойдем в тенистый сад», на «Серенаду» (Тихо вечер догорает), на романсы «Спи, еще с зарею» и «На заре ты ее не буди», уже положенные на музыку, которая, при всех своих достоинствах, едва ли стоит музыки слов, написанной самим поэтом. Но не можем отказать себе в одном удовольствии — перепечатать одно произведение, менее других замеченное ценителями, но, по нашему мнению, поражающее своей музыкальностью, далеко уходящею за границы, до которых когда-либо добиралась современная поэзия после Пушкина.

Ты спишь один, забыт на месте диком,
Старинный монастырь!
Твой свод упал; кругом летают с криком
Сова и нетопырь.
И стекол нет, и свищет вихорь ночи
Во впадину окна,
Да плющ растет, да устремляет очи
Полночная луна.
И кто-то там мелькает в свете лунном,
Блестит его убор —
И слышатся на помосте чугунном
Шаги и звуки шпор.
И грустную симфонию печали
Звучит во тьме орган.
То тихо все, как будто вечно спали
И стены и орган.

Зная это стихотворение наизусть, перечитывая его множество раз, мы до сих пор не можем еще охладеть к эффекту, им производимому. Это совершеннейшее музыкальное notturno <ноктюрн (ит.).>, не только рисующее перед нашей фантазией величавую картину развалин, озаренных луною, но еще сверх того уносящее нашу душу в отдаленнейшие области, о которых трудно говорить сухою прозою.

Теперь остается нам встретить г. Фета при самом сильном развитии его творческих способностей. Мы должны проследить за его действиями на уловление неуловимого. Много можно и даже должно говорить об этой способности, много выписок из книги, нами разбираемой, должны бы мы сделать по этому случаю, но времени у нас будет еще довольно, и мы не прощаемся с г. Фетом надолго. Теперь же мы ограничимся только небольшим указанием самых сильных заслуг нашего поэта. Всякий, кто только жил, видел, чувствовал и подстерегал неопределенные порывы своего сердца, обязан приветствовать автора лежащей перед нами книги как поучителя и объяснителя. Каждому из нас, людей не совершенно очерствелых душою, Фет имеет сообщить многое и многое. Ему открыта, ему знакома область, по которой мы ходим с замирающим сердцем и с полузакрытыми глазами, эта область — область поэтических ощущений души человеческой. Наши детские воспоминания, наши детские страхи, наши сладкие ощущения в час занимающегося утра и в темную ночь, озаренную звездами, наши светлые мысли посреди сельского затишья, наши волнения перед свиданием с первою возлюбленною, наши минуты хандры и минуты порывистой веселости — все это олицетворено, высказано, слито с образами и музыкою стиха. Если кто из нас, читая книгу стихотворений г. Фета, ничего не увидит и ничего не припомнит — значит, ему никогда не надо читать стихотворений. Ум отказывается верить, что наш поэт, на таком малом количестве страниц в тоненькой книге с широкими полями мог наговорить нам столько светлого, столько нового, столько нетронутого, столько перечувствованного! Чего нет в его книге, на какие стороны тихой русской поэзии не дает она отголоска? Каких картин не набрасывает перед нами автор, в произведениях коротких и сжатых, иногда немного туманных, иногда кратких до странности! И цель его более чем достигнута. Мы видим перед собою родные снеговые поляны, занесенную снегом ракиту возле ветхой калитки, из которой выбегает гадающая девушка с вопросом: «Как тебя зовут?» — мы присутствуем при народных гаданиях, мы следим за тем, как снеговые поляны тают и разрушаются, как душистая весна начинает веять крылом, мы слышим гром телеги по еще замороженному пути, мы переплываем Днепр в половодье, мы бродим у морского берега, за которым залив раскидывается серебряною ризою. И кроме того, сколько еще картин, сколько еще воспоминаний, сколько еще поэзии, в которой древняя пластика идет следом за германской туманностью, чисто русская картина сменяет страстный лепет, обращенный к Офелии! Г. Фет чует поэзию жизни, как страстный охотник чует неведомым чутьем то место, где ему следует охотиться. Никакая трудность задачи, никакая тонкость ощущения не пугают поэта нашего, его слово в некотором отношении выше обыкновенного поэтического слова — так метко и далеко оно бьет в свою цель. Люди, хорошо знающие артиллерийское дело, рассказывали нам не раз, что при пробе огромного количества самых обыкновенных ружей, всегда выдается одно такое, которое кидает пулю втрое и вчетверо дальше, чем другие стволы, сделанные на одном и том же заводе, из одних и тех же материалов, — подобные ружья тотчас же приобретаются охотниками и ценятся страшно. На чем основано такое отличие боя, такая фантастическая неправильность? Талант г. Фета во многом напоминает нам оружие, о котором сейчас говорилось: оттого нашего поэта можно изучать, им можно наслаждаться, но подражать ему нет никакой возможности.

Все, сейчас нами сказанное, должно быть подкреплено примерами, и, конечно, за примерами остановки не будет. Покажем же несколько раз, как силен г. Фет в борьбе с неуловимым, а затем предоставим остальные исследования самому читателю. Вот, например, стихотворение, о котором невозможно не вспоминать в часы лихорадочной бессонницы, в глухую беспокойную ночь, под влиянием смутных ночных грез, иногда налетающих на человека. Содержание вещи сумрачно-неуловимо, как таинственный полумрак между рассветом и утренней мглой, но после стихов, его характеризующих, оно кажется и точным, и понятным, и сейчас только прочувствованным.

Полуночные образы реют,
Блещут искрами ярко впотьмах;
Но глаза различить не умеют —
Много ль их на тревожных крылах.
Полуночные образы стонут,
Как больной в утомительном сне,
И всплывают, и стонут, и тонут;
Но о чем это стонут оне?
Полуночные образы воют,
Как духов испугавшийся пес;
То нахлынут, то бездну откроют,
Как волна обнажает утес.

Какая фантазия и какая правда, какая смелость и какая строгость исполнения! Целая тревожная ночь в этих двенадцати строчках! Теперь возьмем другую ночь и другое ощущение, несравненно отраднейшее. Поэт идет по старому рыцарскому Ревелю ночью после представления Веберова «Фрейшица». Душа его полна впечатлением от оперы; старинные здания, раскиданные по неровной местности, будто теснятся по узким улицам; небеса, посеребренные луною, сверкают над головой, как ясная, неширокая река, и где-то вдали на высоте, на освещенном балконе, раздаются певучие звуки рояля. Все, нами сказанное в прозе, схвачено и пересказано поэтом. Впечатление, им испытанное, без всякой утраты передается душе читателя, и волшебною силою песни перед нами рисуется и старый город, и узкая линия серебряных небес между древними домами, блестящий балкон на воздушной высоте, и звуки музыки будто к нам доносятся. И собственные воспоминания, выхлынув из глубины души нашей, идут следом за поэзией, навеянною стихотворением. Кто из нас не застаивался ночью, слушая музыку в каком-нибудь старом городе, кто не уходил из театра и не заезжал в гости к Шиллеру, по великолепному выражению Гоголя?

Продолжая обозрение наше, мы невольно придем к стихотворению «Пчелы», одному из самых фетовских во всем собрании. Смело можно сказать, что на русском языке еще не бывало подобного изображения весенней неги, доходящей до болезненности, смутных душевных порывов, не поддающихся даже тени анализа прозаического! Нам кажется, что поэт, написавши подобное стихотворение, не мог не ощутить некоторого недоверия к своей музе — так тонок и неудобовыражаем предмет, им взятый, так оригинальна манера, с помощью которой умел он воплотить в слова все тонкое и неудобовыражаемое в — своей теме. Перечитайте это стихотворение со вниманием, и вы поймете, отчего мы так стоим за звание угадчика поэзии, звание, которое принадлежит г. Фету по преимуществу из числа всех современных нам поэтов, как русских, так и иностранных.

Пропаду от тоски я и лени,
Одинокая жизнь не мила,
Сердце ноет, слабеют колени.
В каждый гвоздик душистой сирени;
Распевая, вползает пчела.

Дай хоть выйду я в чистое поле,
Иль совсем потеряюсь в лесу.
С каждым шагом не легче на воле,
Сердце пышет все боле и боле,
Точно уголь в груди я несу.

Нет, постой же! с тоскою моею
Здесь расстанусь. Черемуха спит.
Ах, опять эти пчелы под нею!
И никак я понять не умею
На цветах ли, в ушах ли звенит.

Много могли бы мы сказать о других произведениях поэта нашего, вдохновленных тем же духом и теми же побуждениями, но мы и так уже позволили себе много выписок. Пусть любители нового в поэзии сами прочитают «Узника», в котором передано восторженное ощущение затворника перед близостью свободы и моря, стихотворение «Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкой. «, разительно прекрасное по стиху и по теме, которую мы не в силах изобразить прозаическим словом, и порывистый весенний гимн «Уж верба вся пушистая», и «Больного», и стихотворение «Люблю я приют ваш печальный» — проникнутое всей поэзиею сельского спокойствия. Многое еще могли бы мы назвать в книге, но г. Фет не нуждается в рекомендациях. Лучше будет, если мы, заключая нашу речь о даровании поэта на передачу неуловимого в жизненной поэзии, кончим нашу рецензию последней выпиской, последним произведением, истинно волшебным по своей силе, оригинальности и стремительности. Хвалить стихи подобного рода почти что непозволительно, анализировать их так же невозможно, как анализировать иной пленительный сон, повергающий человека в восторженное состояние и залегающий в его память на долгие лета. Подобные сны даются раз или два в жизни; подобные стихотворения редко пишутся и самыми могучими поэтами. Это не жизнь и не фантазия, не призрак и не действительность: это восторженная греза, навеянная беспредельной любовью и беспредельным чарованием майской лунной ночи.

Мы одни; из сада в стекла окон
Светит месяц. тусклы наши свечи;
Твой душистый, твой послушный локон,
Развиваясь, падает на плечи.
Что ж молчим мы? Или самовластно
Царство тихой, светлой ночи мая?
Иль поет и ярко так и страстно
Соловей, над розой изнывая?
Иль проснулись птички за кустами,
Там, где ветер колыхал их гнезды,
И, дрожа ревнивыми лучами,
Ближе, ближе к нам нисходят звезды?
На суку извилистом и чудном
Пестрых сказок пышная жилица,
Вся в огне, в сияньи изумрудном,
Над водой качается жар-птица;
Расписные раковины блещут
В переливах чудной позолоты,
До луны жемчужной пеной мещут
И алмазной пылью водометы;
Листья полны светлых насекомых,
Все растет и рвется вон из меры;
Много снов проносится знакомых,
И на сердце много сладкой веры;
Переходят радужные краски,
Раздражая око светом ложным;
Миг еще. и нет волшебной сказки.
И душа опять полна возможным.
Мы одни; из сада в стекла окон
Светит месяц. тусклы наши свечи;
Твой душистый, твой послушный локон,
Развиваясь, падает на плечи.

Подобной высокой, безграничной, волшебной, изумительной поэзии надо поискать и поискать во всех европейских литературах. Может быть, между читателями найдутся ценители, способные разобрать «Фантазию» по строкам и спросить очень серьезно о том, откуда могли взяться водометы и расписные раковины, светлые насекомые и жар-птица, качающаяся на суку извилистом и чудном. На их замечания и вопросы отвечать невозможно. Тот, кто сам, в свою молодость и в майскую ночь, возле любимой женщины не грезил восторженными грезами, не видал фантастических чудес и призраков поэтического мира, никогда не согласится ни с нашими похвалами, ни с нашими заметками.

Когда-нибудь, в свое время, мы поговорим и о слабых сторонах фетовой поэзии, о некоторой туманности и неправильностях в языке нашего автора, об ухищренном германском элементе поэзии, от которых г. Фет не отрешился еще окончательно, и так далее. Но теперь нам не до погрешностей, тем более, что в них нет ничего положительно вредного таланту. Арабы, говорит нам Карлейль, веселятся в день рождения своих поэтов. Отчего и нам не позволить себе самого светлого настроения перед книжкою, которая делает столько чести русской литературе и русской поэзии.

Отдельной строкой:

Вы пишите стихи или прозу, и давно хотели бы сделать близкому человеку подарок в виде книги с вашими произведениями, но не знали куда обратиться? Выход прост! Издательство «Перо» предоставит вам широких спекрт услуг, среди которых: редактура и набор текста, верстка книг, печать книг от 1 экземпляра , а также многое другое.

Источник: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/stat21.html

Какую народную примету вспомнил герой стихотворения фет

Творчество Фета знаменует новый этап в развитии русской романтической поэзии.

В основе фетовской поэтики — особая философия, выражающая зримые и незримые связи человека и природы (циклы «Весна», «Лето», «Осень», «Снега», «Гадания», «Вечера и ночи», «Море»).

Романтический герой Фета стремится слиться с запредельным. Только жизнь в запредельном дает ему возможность пережить состояние абсолютной свободы. Но в это запредельное человека ведет природа. Растворяясь в природном мире, погружаясь в самые таинственные ее глубины, герой Фета обретает способность видеть прекрасную душу природы. Самый счастливый миг для него — ощущение полного слияния с природой:

Целый день спят ночные цветы, Но лишь солнце за рощу зайдет, Раскрываются тихо листы, И я слышу, как сердце цветет.

Цветение сердца — символ духовного соединения с природой (причем такого соединения, которое происходит как эстетическое переживание). Чем сильнее захватывает человека эстетическое переживание природы, тем дальше он уходит от реальности. Такое раздвоение и есть художественное проявление романтического «двоемирия». Человек начинает говорить на прекрасном языке природы:

Но безмолвствует, пышно чиста, Молодая владычица сада: Только песне нужна красота, Красоте же и песен не надо.

Обращениям к природе в лирике Фета нет конца:

Распахни мне объятья твои, Густолистный, развесистый лес.

Лирическому герою хочется соединиться в объятии с лесом для того, чтобы «сладко вздохнуть».

«Шепот, робкое дыханье. » Темы стихотворения: природа, любовь. Свидание в саду. Таинственный полумрак. Безглагольность. «Музыка любви». Фет изображает не столько предметы, явления, сколько оттенки, тени, неопределенные эмоции. Любовная и пейзажная лирика сливаются в одно целое. Ключевые образы лирики Фета— «роза» и «соловей». «Пурпур розы» в финале переходит в торжествующую «зарю». Это символ света любви, восхода новой жизни — высшее выражение душевного подъема.

В стихотворении «Сияла ночь. Луной был полон сад. » соединены две основные темы Фета: любовь и искусство (музыка) — самое прекрасное в человеческой жизни. Звуковые повторы усиливают воздействие фетовского образа. Аллитерация (н—л) создает звуковой образ, подчеркивает образ живописный.

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Стихотворение можно сравнить с пушкинским «Я помню чудное мгновенье. ». Так же как и у Пушкина, в фетовском произведении две основные части: говорится о первой встрече с героиней и о второй. Правда, у Фета вторая встреча могла и не быть реальной, а только сильным и живым воспоминанием. Годы, прошедшие после первой встречи, были днями одиночества и тоски: «И много лет прошло томительных и скучных». Последние четыре строки — это смысловое, музыкальное завершение стихотворения. У Фета финал очень значим. Выражается сила истинной любви и истинного искусства, которые поднимают его над временем и смертью:

А жизни нет конца, и цели нет иной, Как только веровать в рыдающие звуки, Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

6. Идейное содержание поэмы Н.А.Некрасов «Кому на Руси жить хорошо».

Поэму «кому на Руси жить хорошо» Некрасов, по его же словам, собирал «по словечку в течение двадцати лет». «Я задумал изложить… — писал поэт, все, что я знаю о народе, все, что мне привелось услыхать из уст его…»

Жанр этой поэмы с трудом поддается определению. Можно сказать, что это народная эпопея нового времени. Внешне сюжет поэмы выглядит так: семеро мужиков из разных деревень задались вопросом: «Кому живется весело, вольготно на Руси?». В поисках ответа они путешествуют по всей России, встречаются с людьми из разных сословий (попом, помещиком, купцом, чиновником, разными людьми из народа). Сюжет произведения построен так, чтобы охватить жизнь всей пореформенной России.

Большую часть поэмы Некрасов посвящает обзору именно народной жизни, ведь главным героем произведения является русский народ. На протяжении всего произведения автор создает коллективный потрет русского народа, который складывается из совокупности центральных персонажей (Матрена Тимофеевна, Савелий, Гриша Добросклонов. Ермила Гирин), эпизодических (Агап Петров, Глеб, Вавила, Влас, Клим и др.), «многоголосья» толпы (глава «Пир – на весь мир»).

Уже в первой главе «Поп» создаются масштабные картины народной жизни. Герои выходят на дорогу, и перед их глазами простирается вся русская земля: «Леса, луга поемные, Ручьи и реки русские…» Далее эта картина связывается с жизнью народа: весной разливаются реки, которые заливают все поля, а значит, оставляют крестьянина без урожая. Из рассказа попа мы узнаем не только о жизни духовного сословия в России после отмены крепостного права, но и бедственном положении большинства крестьянских семей, не способных заплатить священнику за его работу.

В главе «Сельская ярмонка» крестьянская масса предстает перед нами во всех своих широте и многоцветии: «Там шла торговля бойкая, С божбою, с прибаутками, С здоровым, громким хохотом…» Здесь описывается народный отдых. Народные предпочтения: книжная лавка, в которой народ покупает лубки с изображением «толстых генералов», балаган с Петрушкой. Здесь появляется герой Вавила, пропивший все деньги, но, благодаря щедрости «барина», купивший подарок любимой внучке.

Глава «Пьяная ночь» открывает откровения крестьян, показывает скрытую сторону их жизни: вот одна женщина жалуется другой на конфликты с зятем; вот Оленушка обманула пьяного мужика, съев пряник и убежав от него; вот несчастная старая женщина просит у молодого паренька любви. Но уже здесь начинают проявляться и социальные мотивы, темы бедственного положения крестьян. На протяжении всего произведения перед нами проходят картины тяжелой, нищей и бесправной жизни крестьянства. Некрасов показывает, что после отмены крепостного права положение крестьянства в России почти не изменилось.

Панорама народной жизни раскрывается как бы исподволь, во время поисков мужиками правды. Причем, чем дальше продвигаются странники, тем более оформленным становится представление о счастье. Со встречей с Ермилой Гириным намечается образ народного заступника и намечается еще одно условие счастья – уважение народное. Савелий дополняет этот образ: он народный мститель и богатырь. Матрена Тимофеевна – женский вариант «счастливого» со своим толкованием проблемы: «Не дело – между бабами счастливого искать». На последнем этапе поисков мы встречаемся с Гришей Добросклоновым, наиболее, по мнению Некрасова, развитым и счастливым. Этот герой готов отдать жизнь во имя торжества «честного дела», во имя улучшения жизни народа.

Поэма «Кому на Руси жить» насыщена фольклорными мотивами и образами. Сюжет поэмы во многом схож с народным сказом о поисках истины и счастья. Начинается произведение со своеобразного зачина, свойственного русским сказкам и былинам: « В каком году – рассчитывай, В какой земле – угадывай…»

Встречаются в поэме и народные приметы: «Кукуй, кукушечка! Заколосится хлеб, Подавишься ты колосом – Не будешь куковать!» Часто встречаются в поэме и загадки: «Никто его не видывал, А слышать – всякий слыхивал, Без тела, а живет оно, Без языка – кричит». Для этого произведения характерны также постоянные эпитеты и сравнения: «Как рыбка в море синее». Появляются в поэме и фольклорные образы (скатерть-самобранка, например).

Источник: http://studopedia.ru/14_82479_chelovek-i-priroda-v-lirike-aafeta-chtenie-naizust-odnogo-iz-stihotvoreniy.html

АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ А.ФЕТА «НА ЗАРЕ ТЫ ЕЕ НЕ БУДИ…»
методическая разработка по литературе (10 класс) на тему

Материал содержит фрагмент журнальной статьи о творческой истории стихотворения и анализ стихотворения

Скачать:

Предварительный просмотр:

АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ А.ФЕТА «НА ЗАРЕ ТЫ ЕЕ НЕ БУДИ…»

Прочитайте фрагмент журнальной статьи о творческой истории стихотворения А. А. Фета «На заре ты ее не буди. ».

. Почтовая тройка лихо мчала счастливого студента Афанасия Фета, только что перешедшего на второй курс словесного отделения Московского университета, за далекие заставы пыльной и грохочущей Москвы, в родные края: в Новоселки Мценского уезда Орловской губернии. Там он родился в ноябре 1820 г., там и вырос. Небольшое имение отца, русского помещика Афанасия Неофитовича Шеншина и матери — немки Шарлотты-Елизаветы Фет, было живописным. Именно в этих местах Фет полюбил неброскую русскую природу, тихие звездные ночи, утренние зори.

В тот, 1840 год, в Новоселках радостно встречали Фета и мать, и отец, и сестры. Но он видел блеск и печаль одних только глаз. Это были глаза восемнадцати летней гувернантки его сестер мадемуазель Елены. Они познакомились еще зимой, когда Фет приезжал на рождественские каникулы. Светлыми зимними ночами, тайно от всех, гуляли; спускаясь по крутым тропинкам, несмело целовались на морозе.

Фету нравились прозрачные голубые глаза девушки, ее длинные темно русые волосы, заплетенные в косы.

Их чувство было поэтично: тайна влюбленности, совместное увлечение музыкой, слезы от прочитанных стихов, веселые ночные прогулки, трели соловья на утренней заре, мечты о будущем.

. День молодого человека начинался рано. Едва встав с постели, Фет бежал к фортепиано. Музыка вызывала у него желание сочинять стихи. Услышав звуки приходила в гостиную и Елена.

— Опять вы разбудили меня на заре.

Садилась рядом с Фетом, читала только что написанные им строки, иногда играла с ним в четыре руки. Но, услышав шаги, девушка немедленно уходила: ей были тяжелы косые взгляды Елизаветы Петровны (так звали все в доме мать Фета). Несколько раз она делала замечания сыну о неприличии тайных встреч с мадемуазель Еленой. Фет молчал и был грустен. Он все более влюблялся в Елену. Перед его отъездом в Москву молодые люди договорились вступить в брак.

Чувство любви у Фета, начиная с его первых стихов, как бы не созревает до «совершенной полноты и ясности, оно остается какой-то грезой, оно живет в душе, как мелодия, как звук». Такой «мелодией» и было увлечение Фета Еленой. Настоящая, глубокая любовь придет к нему позже и будет связана с именем Марии Лазич. Но тогда, в девятнадцать лет, поэт был уверен, что Елена — его судьба, что, если он получит возможность напечатать первую книгу стихов, к нему придут и слава, и почет, и известность, и деньги, а это даст ему возможность сделать возлюбленную счастливой, назвать ее своей женой.

Молодой поэт имел основание верить в успех. Ведь еще прошлой зимой, в январе 1839 г., Фета, в то время учившегося в Московском пансионе профессора-историка Погодина, «благословил» сам Николай Васильевич Гоголь! Погодин передал писателю, который жил в его доме, стихи своего любимого воспитанника, и Гоголь написал на фетовской тетради: «Это несомненное дарование. »

По приезде в Москву Фет почти ежедневно стал получать из Новоселок письма от Елены. И наконец она прислала ему из своих скудных сбережений триста рублей ассигнациями для издания заветного сборника стихов. Впрочем, отец Фета вскоре вернул Елене деньги. Важно не это. Важно благородное движение души девушки.

В 1840 г. вышел в свет первый сборник стихов А. Фета под названием «Лирический Пантеон». Однако Фет и после этого оставался бедным студентом, жившим «да хлебах» в доме своего друга Аполлона Григорьева.

Елена поняла, что их брак невозможен. Девушка уехала в Москву, впоследствии вышла замуж за какого-то состоятельного чиновника и, кажется, была счастлива. А нам остались стихи — свидетели первой любви поэта.

2. Прочитайте стихотворение или прослушайте его в чьем-либо хорошем исполнении.

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка ее горяча,

И горяч утомительный сон,

И, чернеясь, бегут на плеча

Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру

Долго-долго сидела она

И следила по тучам игру,

Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,

И чем громче свистал соловей,

Все бледней становилась она,

Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,

На ланитах так утро горит.

Не буди ж ты ее, не буди.

На заре она сладко так спит!

Стихотворение было опубликовано в журнале « Московитянин» за 1842 г. (№ 3) и называлось «На заре». В нем между третьей и четвертой строфами была еще одна:

И старалась понять темноту,

Где свистал и урчал соловей;

То на небе, то в звонком саду

Билось сердце слышнее у ней.

Современный литературовед В. Кожинов, считая эту строфу «замечательной», пишет, что благодаря ей стихотворение «сразу получает космический размах. Вы подумайте: сердце этой девушки бьется и на небе и в саду! Поразительно! Это и есть лирическая дерзость. Но эту строфу выбросил, готовя к изданию книгу стихов Фета, Тургенев. Выбросил, насколько известно, потому, что ему не понравилось слово урчал. Он счел его недостаточно поэтическим. Между тем слово это — настолько осязаемое запечатление соловьиного пения, что лучше не придумаешь».

3. Спишите стихотворение. Постарайтесь провести его анализ самостоятельно.

Проверяйте себя, корректируйте проведенный вами анализ.

Это стихотворение навеяно любовью-радостью. Оно — о юности, о счастье юности, о первой любви. В нем много раз повторяется слово заря. И это не случайно: ведь образ зари — это образ начала чего-то: дня, жизни, труда, особенно крестьянского. Вот почему у нас в России считается, что «утренняя заря краше вечерней». Вспомним в связи с этим прекрасное кольцовское стихотворение «Разлука» («На заре туманной юности. »), положенное на музыку А. Л. Гурилевым, вспомним многие народные песни, рожденные образом зари («На заре было, на зореньке», «На зорюшке, на зорюшке утренней. », «Заря утренняя взошла. »).

Образ зари очень любим в народе. Ее называют ласково зорька, зоренька, зорюшка. Воспел зарю и Фет.

В стихотворении с этим словом гармонически сочетаются и другие, рисующие начало жизни, молодость: сладко спит (сладко спят обычно дети; размер стиха позволял употребить здесь наречие крепко, однако поэт предпочел ему сладко); утро, на ямках ланит; косы, ниспадающие лентой на плечи; юная грудь.

Стихотворению «На заре ты ее не буди. » в высшей степени свойственна одна из основных особенностей лирики Фета — исключительная музыкальность. Понаблюдаем, какими средствами она создается.

В двух первых строках стихотворения идет чередование ударных и безударных слогов.

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит…

Стихотворение написано трехстопным анапестом, а это — «певучий, медлительный размер» (Г. Н. Поспелов); рифмовка перекрестная; все рифмы — мужские (последний слог строки — ударный), что подчеркивает музыкальную завершенность каждой строки и стихотворения в целом.

Мелодичность ему придают также анафора не только в 1-й и 5-й, но и во 2-й и 4-й строфах; связь между этими строками устанавливает плавный анафористический союз и; внутренние рифмы <дышит — пышет, ярче — громче, бледней — больней), параллелизм предложений (И чем ярче играла луна,/И чем громче свистал соловей), кольцевая композиция (последняя строфа почти полностью повторяет первую).

Фет наполняет атмосферу утра яркими олицетворениями (утро дышит. пышет, косы бегут, луна затевала игру, играла луна), эпитетами (утомительный сон, юной груди), метафорами (утро горит, сладко спит, на ямках ланит). Слово ланиты (щеки) Фет употребляет в высоком, поэтическом значении, возвышая этим описание любимой.

Присутствие связующих элементов между строфами: соединительного союза и, противительного союза а, слов-скреп оттого-то — создает единство и цельность композиции. Возникает ощущение одного высказывания, интонационно скрепляющего содержание, которое выражено как простыми, так и сложными предложениями.

Неудивительно, что стихотворение «На заре ты ее не буди. » сразу же привлекло внимание известных деятелей музыки. Первым на него откликнулся русский композитор и певец, автор около 200 романсов Алексей Егорович Варламов (1801 —1848). В 1842 г. романс «На заре ты ее не буди. » он напечатал в Казани, в альманахе «Восточная лира». Варламов неизменно включал его в репертуар своих концертов. Пел «На заре. » и в университетском зале, и в зале Благородного собрания, и в зале Дворянского собрания. Пение Варламова, музыка романса имели огромный успех! Об этом писали тогда все известные газеты и журналы.

Романс стал так популярен, что его можно было услышать и в концертах, и в спектаклях. Пели его цыганские хоры, пользовавшиеся тогда огромным У с » пехом, пели даже на посиделках. Песня стала «почти народною». И это было не случайно: музыка романса, отмеченная редкой задушевностью, близка народной. В ритме плавного, изящного вальса, который так близок трехстопному анапесту фетовского стихотворения, неторопливо, задумчиво звучит чуть печальная мелодия. Рисунок ее выразителен и красив.

Мелодию романса перелагали для фортепиано, скрипки, гитары, виолончели. Композитор А. Л. Гурилев (1803—1858), очарованный лиризмом и мелодичностью «На заре. », создал свои великолепные вариации на музыку Варламова. А. М. Иванов-Крамской (1912—1973) написал «Вариации для гитары». У романса Варламова на слова Фета «На заре ты ее не буди. » счастливая судьба.

Источник: http://nsportal.ru/shkola/literatura/library/2017/11/12/analiz-stihotvoreniya-a-feta-na-zare-ty-ee-ne-budi

Какие приметы могут сделать особенно памятными литературных героев?

Литература 6 класс Вопросы и задания

Авторы литературных произведений снабжают своих героев множеством самых разных примет, благодаря которым эти герои могут запомниться читателю надолго, а в особых случаях и навсегда. Такой приметой может стать, например, необычное имя или прозвище героя, его необычная внешность, черты характера, поступки, поведение. У героя может быть запоминающаяся предыстория и/или история в самом сюжете. Герой может играть важную, запоминающуюся роль в событиях, важных для развития сюжета. Кроме того, тот или иной герой может стать особо памятным для читателя, благодаря тому, что о нём говорят и думают другие герои и/или сам автор произведения.

Особенно памятными героев художественного произведения могут сделать следующие приметы: (вопрос 6 класс):

Главное, что определяет человека — это его поступки, вот по ним читатели и запоминают персонажей (Например, Алексей Мересьев из Повести о настоящем человеке, совершивший казалось бы невозможное и став летчиком без обеих ног). Поступки могут быть как хорошие, так и плохие. Отрицательных героев мы тоже хорошо помним (Например, Мальчиш-Плохиш из Сказки о военной тайне).

Памятная внешность — необычные черты. Длинный нос у Буратино.

Автор дает героям запоминающиеся имена, сами говорящие о том плохой это персонаж, или хороший. В Недоросле Фонвизина литературные герои с «говорящими» именами: Простакова, Правдин, Стародум, Скотинин, Вральман, Милон.

Источник: http://www.bolshoyvopros.ru/questions/2950651-kakie-primety-mogut-sdelat-osobenno-pamjatnymi-literaturnyh-geroev.html

• Приметы хорошей погоды - предсказания точнее метеорологов - приметы хорошей погоды
• Народные приметы на 30 апреля – Зосим Пчельник, Зосим Пчеловод - народные приметы на 30 апреля
• Заговор на красную горку: на богатство, приметы, традиции, обычаи - красная горка приметы заговоры
• Поверья и приметы на Вербное Воскресенье - приметы и поверья на вербное воскресенье
• Народные приметы на 17 апреля | Sabibon - народные приметы на 17 апреля
• Цветок декабрист: можно ли держать дома, приметы - цветок декабрист приметы и суеверия для дома
• Приметы: к чему чешется нос, его кончик или крылья - примета если чешется нос
• Определение пола ребенка - народные приметы | Как узнать пол ребенка по народным приметам при беременности - пол ребенка народные приметы
• К чему горит левое ухо: примета по дням недели - приметы горит левое ухо
• Когда наступит Весна - какие приметы весны