Проблемы развития психики — леонтьев проблемы развития психики

Развитие высших форм запоминания

Проблемы развития психики

Оглавление

Из предисловия к первому изданию

Предисловие ко второму изданию

Предисловие к четвертому изданию

Раздел I

Проблема возникновения ощущения

III. Исследование функционального развития чувствительности

IV. Обсуждение результатов и некоторые выводы

О механизме чувственного отражения

Биологическое и социальное в психике человека

Очерк развития психики

I. Развитие психики животных

II. Возникновение сознания человека

III. К вопросу об историческом развитии сознания

Об историческом подходе в изучении психики человека

Человек и культура

Развитие высших форм запоминания

Психологические основы дошкольной игры

К теории разлития психики ребенка

Принципы психического развития ребенка и проблема умственной недостаточности

Предисловие

ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ*

Проблема развития психики является одной из центральных в советской психологии. Ее значение определяется тем, что учение о развитии психики составляет теоретическую основу решения не только важнейших вопросов психологии, но и педагогики. Особенно вырастает значение этой проблемы в настоящее время, когда вопросы психического развития, формирования личности становятся особенно актуальными.

Многогранность и сложность этой проблемы требует, чтобы ее разработка велась во многих направлениях, в различных планах и различными методами. Публикуемые в этой книге экспериментальные и теоретические работы выражают лишь одну из попыток подойти к ее решению. Поэтому настоящая книга не претендует на то, чтобы дать обзор или обобщение советских и зарубежных психологических работ по проблеме развития психики; сказанное особенно относится к многочисленным работам, посвященным психическому развитию ребенка.

Работы, вошедшие в это издание, хотя и относятся к разным аспектам проблемы, но подчинены единому замыслу и объединяются между собой общим подходом к исследованию психических явлений. Они сгруппированы в три раздела: первый из них посвящен вопросу о генезисе и природе ощущения как элементарной форме психики; второй — теоретическим вопросам биологической эволюции психики и ее исторического развития; наконец, третий раздел составляют работы по теории развития психики ребенка. Так как публикуемые в настоящей книге работы выполнялись в разное время, причем некоторые из них были написаны 10, 15 и более лет назад, ib них, естественно, отражаются некоторые взгляды автора, впоследствии подвергшиеся изменению. Поэтому каждый из трех упомянутых разделов книги заключается одной из новейших статей, касающейся того же аспекта проблемы.

Примечания к настоящему тому составлены А. В Запорожцем, предметный и именной указатели — М. И Бобневой и Ю. Б. Гиппенрейтер.

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Второе издание книги «Проблемы развития психики» несколько отличается от первого. В него вошли две новые работы: «Биологическое и социальное в психике человека» и «Человек и культура». Работы, представляющие более специальный психолого-педагогический интерес, в настоящем издании опущены, некоторые работы несколько сокращены.

Все эти изменения вызваны стремлением автора полнее выделить центральную идею книги — идею об общественно-исторической природе человеческой психики. Впервые разработанная в психологии Л. С. Выготским, эта идея сохраняет свою актуальность и сейчас. И в настоящее время еще достаточно широко распространены представления о якобы прямой и фатальной зависимости высших психических процессов и способностей человека от его наследственных биологических особенностей. Представления эти не только активно насаждаются некоторыми зарубежными психологическими школами. Они проявляются также и в неосознанных, неявных формах — в виде педагогических и иных предрассудков, отражающих результаты влияния многовекового неравенства общественных условий развития людей.

Если эта книга поможет в борьбе против биологизаторских взглядов на природу и развитие человеческой психики, автор будет считать ее главную задачу выполненной.

Москва, июль 1964 года А. Н. Леонтьев

ПРЕДИСЛОВИЕ К ЧЕТВЕРТОМУ ИЗДАНИЮ

ВКЛАД А. Н. ЛЕОНТЬЕВА В РАЗРАБОТКУ ПРОБЛЕМ ПСИХИКИ

Научная биография автора этой книги принадлежит к числу наиболее ярких страниц советской психологии, истории борьбы за построение психологической науки на философских основах марксизма-ленинизма.

Важную роль в этой борьбе сыграла школа Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, которые, создавая теорию культурно-исторического развития уже в 20-е годы, начали разрабатывать проблемы социальной обусловленности генезиса сознания человеческого индивида. Предпринятые в то время А.Н. Леонтьевым и другими представителями этой школы теоретические и экспериментальные исследования (статья об одном таком исследовании А. Н. Леонтьева, посвященном экспериментальному изучению развития высших форм запоминания, публикуется в данной книге) привели к принципиально новому, в корне отличающемуся от господствовавшего в идеалистической психологии пониманию происхождения и структуры так называемых высших психических функций человека.

Проведенные исследования показали, что такие высшие специфически человеческие психические функции, как логическое мышление, осмысленная память, целе-полагающая воля и т. д., не даны человеку в готовом виде от рождения и что они формируются у этого индивида прижизненно в результате усвоения им социального опыта, накопленного предшествующими поколениями в результате овладения им средствами коммуникации и духовного производства (прежде всего средствами языка), вырабатываемыми и культивируемыми обществом. Было установлено, что эти средства используются людьми первоначально в процессе внешней совместной деятельности и общения друг с другом, а лишь затем при определенных условиях «интериоризуются», трансформируются в эффективные способы внутренней психической деятельности индивида, благодаря чему безгранично возрастает мощь человеческого интеллекта и человеческой воли.

Изучение процессов «интериоризации», закономерностей переходов от внешней к внутренней психической деятельности субъекта имело очень большое значение для преодоления одного из основных пороков идеалистической психологии, заключающегося, по выражению И. М. Сеченова, в «обособлении» психического и материального, в отрыве якобы замкнутого в себе мира сознания человека от его материального бытия, от реальных практических взаимоотношений с окружающей действительностью.

Отправляясь от идей Л. С. Выготского об единстве внешнего и внутреннего, о превращении «интрапсихологического в интерпсихологическое», А. Н. Леонтьев создал новое научное направление, приступив совместно с сотрудниками, начиная с 30-х годов, к изучению чувственно-предметной деятельности субъекта, которая ранее всегда рассматривалась как нечто внеположенное психологии, как та область действительности, которая не имеет прямого отношения к предмету психологического исследования.

В итоге проведенной работы были обнаружены общие и специфические особенности структуры различных видов деятельности, их основные компоненты и динамические составляющие, а также закономерности преобразования внешней деятельности во внутреннюю психическую деятельность субъекта.

Деятельностный подход к анализу закономерностей психического развития был осуществлен А. Н. Леонтьевым, в частности при изучении проблем происхождения ощущения и механизма чувственного отражения, считавшихся долгое время неразрешимыми, представляющими, по выражению Э. Геккеля, «центральную психологическую тайну».

В своих статьях, публикуемых в первом разделе данной книги, А Н. Леонтьев, критикуя и разоблачая научную несостоятельность предпринимавшихся (ранее попыток объяснить возникновение чувствительности, исходя из имманентно присущих якобы живому существу качеств, либо из воздействий на него экзогенной среды, рассматриваемой самой по себе, выдвинул гипотезу, согласно которой переход от материи живой, но еще лишенной психики, к живой материи, уже обладающей этим свойством, обусловлен в первую очередь изменением характера взаимодействия живого существа с окружающей средой. Такого рода изменения происходят при переходе организма от жизни в гомогенной вещно неоформленной среде к жизни в более сложной, вещно оформленной среде, состоящей из отдельных предметов, за счет которых животное удовлетворяет свои потребности. В этих условиях живое существо оказывается отделенным от предмета своей потребности и для овладения этим предметом ему необходимо действовать, ориентируясь на такие его свойства, которые сами по себе витально безразличны, но тесно связаны с другими, жизненно значимыми его свойствами, сигнализирующими о наличии (или об отсутствии) последних.

Именно благодаря тому, что деятельность животного приобретает предметный характер, происходит превращение раздражимости в чувствительность, возникают простейшие формы психического отражения, являющегося, в отличие от его допсихических аналогов, отражением предмета, обладающего совокупностью взаимосвязанных свойств (витально значимых и о них сигнализирующих).

В целях проверки выдвинутой гипотезы А. Н. Леонтьев разработал и использовал чрезвычайно интересную модель генетического эксперимента, позволяющего воспроизвести в совершенно искусственных условиях процесс возникновения нового ощущения. По ходу этого эксперимента неощущаемые обычно человеком раздражители (воздействия световых волн различной длины на кожу руки), когда им придавалось сигнальное значение в деятельности испытуемого, начинали им ощущаться и использоваться в качестве ориентиров при решении поставленных задач.

Таким образом, была предпринята первая в истории психологии плодотворная попытка подвергнуть объективному научному анализу условия происхождения элементарной психики и выделить объективные критерии ее возникновения.

Если упомянутое исследование посвящалось выяснению особенностей той формы жизнедеятельности, которая обусловливает появление чувствительности, то в последующем А. Н. Леонтьев предпринял изучение тех механизмов, при посредстве которых осуществляется чувственное отражение объекта.

Критический анализ сложившейся в классической физиологии органов чувств XIX века так называемой рецепторной концепции ощущения как пассивного, чисто созерцательного процесса, приводит А. Н. Леонтьева к выводу о том, что научная несостоятельность этой концепции и ее по существу субъективно-идеалистический характер определяются неправомерным ib методологическом отношении способом рассмотрения чувственных образов обособленно, в отрыве от деятельности, от практики субъекта.

Исходя из положений, выдвинутых И. М. Сеченовым и И. П. Павловым, указывавшим на то, что по своей физиологической природе сенсорные процессы носят рефлекторный характер, А. Н. Леонтьев положил начало разработке нового психологического учения о восприятии как об активном процессе, как о процессе своеобразного перцептивного действия, осуществляемого, например, ощупывающей предмет рукой, глазом, прослеживающим контуры видимого объекта, или, наконец, голосом, с помощью которого субъект, пропевая и воссоздавая слышимые звуки, обеспечивает их адекватное восприятие.

Эти своеобразные ориентировочно-исследовательские действия, согласно А. Н. Леонтьеву, служат обследованию воспринимаемых объектов и по ходу своего выполнения приводятся в соответствие, «уподобляются» особенностям этого объекта, создавая его копию, его чувственный образ.

Выдвинутая А. Н. Леонтьевым «гипотеза уподобления» явилась важным шагом на пути изучения закономерностей формирования чувственного отражения в процессе активного взаимодействия субъекта с окружающим миром.

Универсальное значение теории деятельности для объяснения движущих причин и закономерностей психического развития было раскрыто А. Н. Леонтьевым в -его обобщающем труде, посвященном проблемам эволюции психики животных и генезиса человеческого сознания. (Фрагменты этого труда вошли ibo второй раздел публикуемой книги.) Отвергая как идеалистически-виталистические и антропоморфические трактовки эволюции психики животных, так и механистические, бихевиористические попытки свести эту эволюцию к последовательному усложнению внешних форм врожденного и индивидуально приобретенного поведения, он ставит перед собой задачу разработки диалектико-материалистического понимания изучаемого процесса. В результате критического анализа и обобщения громадного фактического материала, накопленного в зоопсихологии, он приходит к выводу о том, что процесс филогенеза психики животных необходимо рассматривать как ряд качественно своеобразных и внутренне взаимосвязанных стадий психического отражения животными окружающей действительности. Выделяя в качестве такого рода стадий элементарную сенсорную, а затем перцептивную и, наконец, интеллектуальную психику, он приводит убедительные данные, свидетельствующие о том, что возникновение каждой из них, а также переходы от одной к другой были обусловлены существенными изменениями в жизни и деятельности живых существ, что и вызвало необходимость в возникновении новых, более сложных форм психической ориентации и регуляции поведения.

Таким образом, впервые была дана характеристика эволюции психики животных как процесса качественных изменений форм отражения действительности живыми существами и определены основные движущие причины этого диалектического процесса.

Отмечая внутреннюю взаимосвязь между эволюцией психики животных и генезисом человеческого сознания, А. Н. Леонтьев разоблачает попытки представителей биологизаторских концепций представить эти процессы как, по существу, тождественные, качественно не отличающиеся друг от друга.

Используя в ходе своего исследования различные исторические, антропологические и этнографические данные, А. Н. Леонтьев выясняет специфические особенности человеческого сознания как своеобразной формы психики, детерминанты ее возникновения и развития, обусловленного переходом от биологических форм жизнедеятельности наших обезьяноподобных предков к общественно-трудовой деятельности людей, в ходе которой они, изменяя природную среду, изменяют вместе с тем свою собственную природу.

В этом исследовании автор ставил перед собой задачу раскрыть конкретный психологический смысл известных положений марксизма о роли труда и речевого общения между людьми в «очеловечении обезьяны» и о зависимости развития человеческого сознания, психических способностей я личностных качеств человека от его общественного бытия, от социально-исторических условий его жизни и деятельности.

Разработка проблем социально-исторического развития сознания органически сочеталась в творчестве А. Н. Леонтьева с исследованиями онтогенеза человеческой психики. (Некоторые из этих исследований публикуются в третьем разделе настоящего издания.)

Продолжая линию исследований, начатых Л. С. Выготским, он подверг обстоятельному изучению ту роль, которую играет усвоение общественного опыта, овладение продуктами материальной и духовной культуры, созданной человечеством в психическом развитии ребенка. Вместе с тем А. Н. Леонтьев придал особое значение тому фундаментальной важности обстоятельству, что такое усвоение не может быть достигнуто путем пассивной ассимиляции чужого опыта и необходимо предполагает активное воссоздание ребенком усваиваемого опыта в процессе его самостоятельной деятельности, руководимой и направляемой взрослыми. Характер этой детской деятельности, ее структура, ее средства, цели и мотивы не остаются неизменными, и на протяжении детства происходят последовательные ее трансформации и переходы от одного вида деятельности к другому. Как показали исследования А. Н. Леонтьева и его сотрудников, на каждой возрастной ступени какой-либо один вид деятельности приобретает ведущее значение в развитии психических процессов и свойств детской личности.

Так, в младенческом возрасте ведущее значение имеет непосредственное эмоциональное общение с близкими взрослыми; в раннем детстве — предметные действия, в дошкольном возрасте — игра; в школьном — учебная деятельность и т. д. Именно в контексте этих ведущих деятельностей возникают специфические для данной возрастной стадии психологические новообразования, имеющие первостепенное значение для всего последующего развития ребенка.

Разработанный А. Н Леонтьевым принцип периодизации психического развития ребенка, основывающийся на концепции последовательной смены ведущих форм детской деятельности, имеет важное значение не только для построения общей теории онтогенеза человеческой психики, но и для разработки педагогических проблем организации и методики воспитательно-образовательного процесса на различных ступенях дошкольного и школьного детства.

Вместе с тем, эти исследования привели к очень важным общетеоретическим выводам, поскольку они позволили обнаружить некоторые общие закономерности психического развития человеческого индивида и зависимость этого развития от особенностей его чувственно-предметной деятельности.

Заканчивая беглый обзор содержания работ А. Н. Леонтьева, вошедших в четвертое издание этой книги, попытаемся оценить тот вклад, который внес этот замечательный мыслитель-теоретик и блестящий исследователь-экспериментатор в развитие советской и мировой психологической науки.

Он хорошо понимал, подобно другим советским ученым, что превращение психологии из чисто феноменологической дисциплины, лишь описывающей либо внутренние переживания субъекта, либо его внешнее поведение, в подлинную науку, способную дать каузально-генетическое объяснение психических явлений, достижимо лишь в результате перестройки системы психологического знания на основе диалектического и исторического материализма. Однако, как показали неудачные попытки такого рода перестройки, предпринятые в 20-х годах, ее невозможно произвести, идя по пути простого перенесения марксистских положений в их, пользуясь выражением Э. Г. Юдина, «первозданном виде» на область конкретной психологической действительности.

По другому, и единственно правильному в методологическом отношении, пути шел А. Н. Леонтьев, который продолжал дело, начатое Л. С. Выготским, осуществляя последовательно реинтерпретацию и переосмысление марксистского принципа деятельности соответственно специфическим особенностям изучаемой им психологической реальности.

Если ранее чувственно-предметная деятельность рассматривалась лишь как внешний фактор, «влияющий» на психическое отражение, либо только как внешняя форма его выражения, то, согласно разрабатываемой А. Н. Леонтьевым концепции, эта деятельность является основным объектом психологического исследования в тех взаимосвязях, в той мере, в какой она порождает психику, являющуюся вместе с тем необходимым моментом ее осуществления и развития.

При такой интерпретации деятельности она выступила не как «аддитивная» категория, механически присоединяемая ко всем другим психологическим категориям, а как основополагающее понятие, введение которого в систему понятий психологии неизбежно влечет за собой кардинальную перестройку всего ее концептуального аппарата и реинтерпретацию предмета ее изучения.

Вся эта громадная творческая работа, потребовавшая многолетних теоретических и экспериментальных исследований, позволила А. Н. Леонтьеву создать теорию деятельности, вошедшую в золотой фонд научной психологии и открывшую новые возможности объяснения происхождения и развития психического отражения действительности.

* Первое издание опубликовано в 1959 г. и удостоено Ленинской премии 1963 г. (Peд.)

Заключение

Примечания

Публикуемые в этом издании избранные работы А. Н. Леонтьева выражают главную линию теоретических и экспериментальных исследований автора. После своих первых работ, посвященных экспериментальному изучению аффективных реакций («Исследование объективных симптомов аффективных реакций», совместно с А. Р. Лурия. — В сб.: Современные проблемы психологии. М., 1926; «Опыт структурного анализа цепных ассоциативных рядов». — «Русско-немецкий медицинский журнал», 1928, № 1 и 2; «Экзамен и психика», совместно с А. Р. Лурия. М., 1929), автор начинает под руководством Л. С. Выготского и в рамках его концепции исследования по онтогенетическому развитию психики («Опосредованное запоминание у детей с недостаточным и болезненно измененным интеллектом». — «Вопросы дефектологии», 1928, № 4; «Развитие внутренней структуры высшего поведения». — В сб.: Психоневрологическая наука. Л., 1930; «Развитие произвольного внимания у детей». Л., 1930); в этот период он публикует и свою первую крупную монографию («Развитие памяти». М., 1931).

Начиная с 1932 г. исследовательская работа автора идет по новому пути. Возглавив в Харькове группу молодых психологов (В. И. Аснин, Л. И. Божович, П. Я. Гальперин, А. В. Запорожец, П. И. Зинченко, О. М. Концевая, Г. Д. Луков, В. В. Мистюк, К. Е. Хоменко и др.), он направляет исследования на изучение развития практической интеллектуальной деятельности ребенка и его сознания. На этой основе он и его сотрудники разрабатывают проблему связи строения деятельности с формами психического отражения. Ряд возникших при этом теоретических вопросов развития побуждает автора начать исследования в области некоторых психофизиологических и зоопсихических вопросов. Одновременно по предложению Харьковского полиграфического института он организует и руководит циклом работ по восприятию детьми иллюстраций, подчиненных прежде всего практическим целям. Значительное число работ, выполненных в этот период под его руководством, было опубликовано в «Научных записках Харьковского педагогического института» т. 1, X, 1939; т. II, X, 1941), в «Научных записках Харьковского института иностранных языков» (т. II, X, 1939), в «Трудах конференции по психологии» (т. 1. Киев, 1941) и в ряде последующих работ, часть которых вошла в настоящее издание.

После возобновления в 1935 г. своей работы в Москве автор уделяет главное внимание проблеме генезиса чувствительности и общей теории развития психики. В 1940 г. он завершает экспериментально-генетическое исследование возникновения ощущения.

В годы Великой Отечественной войны автор посвящает свои усилия актуальной проблеме восстановления двигательных функций, нарушенных в результате перенесенных огнестрельных ранений. Для разработки этой проблемы он организует восстановительный госпиталь, научным руководителем которого становится. Итоги этой работы изложены в книге А. Н. Леонтьева и А. В. Запорожца «Восстановление движения» (М., 1945) и в ряде специальных статей автора и его сотрудников («Ученые записки Московского университета», вып. III, 1947).

Экспериментальные исследования восстановления двигательных процессов помимо своего практического значения сыграли также важную роль в разработке теории функционального развития, позволив автору в дальнейшем выдвинуть гипотезу о системном строении психических функций (1954).

В послевоенные годы автор вновь возвращается к проблеме детской и педагогической психологии. Одновременно он разрабатывает ряд вопросов общей психологии. Научная сессия АН СССР и Академия педагогических наук РСФСР 1951 г., посвященная физиологическому учению И. П. Павлова, направляет внимание автора на изучение рефлекторных механизмов психики, что и нашло свое отражение в его работах последующего периода («О рефлекторном материалистическом и субъективно-идеалистическом понимании психики». — «Советская педагогика», 1951, № 10; «Зависимость образования ассоциативных связей от содержания действия», совместно с Т. В. Розановой, — «Советская педагогика», 1951, № 10; «О системной природе психических функций». — «Тезисы докладов на юбилейной сессии Московского университета», М., 1955, «Об одном эффекте формирования цепного двигательного навыка», совместно с М. И. Бобневой. — «Доклады Академии педагогических наук РСФСР», 1958, а 1 и цитируемые ниже работы по анализу системного строения слухового восприятия). Работы автора по педагогической психологии, как и работы по вопросам общей психологии, в настоящее издание не вошли.

Проблема возникновения ощущения

Эта работа составляет один из разделов докторской диссертации автора («Развитие психики». М., 1940). В ее первой части излагается гипотеза о принципиальном генезисе чувствительности как способности элементарного ощущения, которая разрабатывалась автором в 1933—1936 гг. Первоначально эта гипотеза была сформулирована им в ряде докладов в Харькове и Москве. Позднее она была изложена в специальной статье. «К вопросу о генезисе чувствительности» (сборник, посвященный 35-летию научной деятельности Д. Н. Узнадзе. Тбилиси, 1944) и в первом издании «Очерка развития психики» (в настоящем издании «Очерка» эта глава опущена). Вторая часть этой работы представляет собой изложение экспериментального исследования формирования чувствительности к неадекватному раздражителю, которое проводилось автором и его сотрудниками в руководимой им лаборатории Института психологии в Москве и на кафедре психологии Харьковского педагогического института в 1936—1939 гг.

О механизме чувственного отражения

Вопросы, касающиеся природы и принципиального механизма отражения, освещенные в исследовании возникновения ощущения, находят в этой статье свое дальнейшее развитие в связи с данными экспериментального исследования слуховой функции человека, проведенного в Московском университете в лаборатории, руководимой автором, в 1955—1959 гг. («Анализ системного строения восприятия». Сообщения I—VIII. — «Доклады Академии педагогических наук РСФСР», 1957, № 4; 1958, N° 1, 3; 1959, № 1, 2). Опубликована впервые в журнале «Вопросы психологии» (1959, № 2).

Биологическое и социальное в психике человека

Пленарный доклад (вечерняя лекция), сделанный на XVI Международном психологическом конгрессе в Бон не в 1961 г. Опубликован на русском языке в журнале «Вопросы психологии» (1960, № 6). Печатается по дополненному тексту.

Очерк развития психики

Впервые опубликован отдельным изданием в 1947 г. В настоящем издании печатается в новой редакции со значительными сокращениями. Опущены 1-я и 2-я главы, причем нумерация глав соответственно изменена Другие главы сокращены частично.

Глава «Развитие психики животных» представляет собой конспективное изложение второго раздела докторской диссертации («Развитие психики», М., 1940). Предлагаемая в этой главе периодизация развития форм отражения была положена автором также в основу главы «Развитие психики» в учебном пособии «Психология» (М., 1948).

Содержание последующих глав «Очерка» — «Возникновение сознания человека» и «К вопросу об историческом развитии сознания» — должно было составить по замыслу автора специальную монографию. Однако подготовленные для нее материалы и библиография во время войны были утрачены, и в «Очерке» схематически воспроизведены только общие положения, разработанные в ходе подготовки этой монографии. Некоторые из них, как, например, положение о структуре деятельности, о значении и личностном смысле отражаемой реальности, о роли мотивов деятельности субъекта, освещены в другом контексте в статьях: «О некоторых психологических вопросах сознательности учения» («Советская педагогика», 1944, №2), «Психология сознательности учения» («Известия Академии педагогических наук РСФСР», вып. 7, 1947), «Проблемы детской и педагогической психологии» («Советская педагогика», 1948, № 2), а также в статьях о развитии психики ребенка, публикуемых в данном издании. Проблема соотношения значения как объективного языкового явления и явления психологического рассматривается в специальной статье (Леонтьев А. Н. и Леонтьев А. А. О двояком аспекте языковых явлений. — «Научные доклады высшей школы. Философские науки». М., 1959, № 2).

В 1948 г. «Очерк» в его первом издании был подвергнут широкому обсуждению. Ряд замечаний, высказанных во время этого обсуждения, учтен автором при подготовке настоящего издания.

Об историческом подходе в изучении психики человека

Статья опубликована в сборнике «Психологическая наука в СССР» (т. 1. М., 1959). В ней рассматривается проблема, впервые поставленная в «Очерке», но в общепсихологическом аспекте и с новых точек зрения, в частности в связи с гипотезой о системном строении психических функций (способностей) человека. Гипотеза о системном строении психических функций была выдвинута автором в докладе на XIV Международном психологическом конгрессе в Канаде (1954), который опубликован в «Вопросах психологии» (1955, № 1) и в ряде других изданий (Proceedings of the XIV International Congress of Psychology. Amsterdam, 1955; Questions Scientifiques. Paris, 1955; Psychology in Soviet Union. London, 1957 и др.).

Принципиальное различие у человека индивидуального опыта, опыта видового и опыта усваиваемого, общественно-исторического сформулировано также из докладе автора на конгрессе в Страсбурге («Обучение как проблема психологии». — «Вопросы психологии», 1957) № 1; Le conditionnement et 1\’apprentissage. Paris, 1958) и на IX философском конгрессе в Эксе (L\’individu et les oeuvres humains. Les Etudes Philosophiques, 1957, № 3).

Человек и культура

Лекция, прочитанная на Международном семинаре профсоюзных работников в Ташкенте в 1961 г. Текст этой лекции положен в основу статьи, опубликованной в ежегоднике «Наука и человечество» (1963). Лекция печатается с некоторыми сокращениями.

Развитие высших форм запоминания

Глава из книги автора «Развитие памяти», изданной в 1931 г.; она излагает экспериментальное исследование, проведенное в 1928—1930 гг. в психологической лаборатории Академии коммунистического воспитания имени Н. К. Крупской. Это исследование шло полностью в русле идей «культурно-исторической теории» психики, разрабатывавшейся в те годы Л. С. Выготским и его сотрудниками. Оно явилось первым большим экспериментальным исследованием, посвященным проблеме опосредствования высших психических функций человека в процессе онтогенетического развития; в этом исследовании было экспериментально разработано положение о «вращивании» внешних средств и приемов запоминания («параллелограмм развития»).

Написанное более 30 лет назад, оно, естественно, несет на себе печать пройденного этапа и содержит в себе некоторые наивные, неправильные положения, к числу которых прежде всего относится противопоставление как бы двух сфер психических процессов человека: процессов «натуральных» и «культурных» (опосредствованных). В дальнейших исследованиях запоминания, проведенных под руководством автора (3инченко П. И. Проблема непроизвольного запоминания. О забывании и воспроизведении школьных знаний. — «Научные записки Харьковского педагогического института иностранных языков», 1939; т. I, X; Истомина 3. М. Развитие произвольной памяти у детей дошкольного возраста. — В сб.: Вопросы психологии ребенка дошкольного возраста. М., 1948), это противопоставление было устранено.

Психологические основы дошкольной игры

Основу этой статьи, опубликованной в журнале «Советская педагогика» (1944, № 4), составили положения об игре, впервые выдвинутые Л. С. Выготским и оставшиеся неопубликованными. Они, однако, развиваются в свете новых представлений об онтогенетическом развитии, разрабатывавшихся автором и его сотрудниками в 1932—1940 гг. в психологическом секторе Украинской психоневрологической академии и на кафедре психологии Харьковского педагогического института, а начиная с 1936 г. также в Институте психологии в Москве. Эти представления исходят из идеи развития деятельности ребенка как условия формирования его сознания, которая первоначально разрабатывалась в исследованиях практической интеллектуальной деятельности детей (см.: Запорожец А. В. Роль элементов практики и речи в развитии мышления ребенка; А с-н и н В. И. Своеобразие двигательных навыков зависимости от условий их образования; Луков Г. Д. Об осознании ребенком речи в процессе игры. — «Научные записки Харьковского педагогического института», 1939, т. X; Запорожец А. В., Луков Г. Д. О развитии мышления у ребенка младшего возраста. — «Научные записки Харьковского педагогического института», 1941, т. IV и др.).

К теории развития психики ребенка

Печатается по тексту статьи, опубликованной в журнале «Советская педагогика» (1945, № 4). Главные положения, развитые в этой статье, были впервые сформулированы автором в докладе «Психическое развитие ребенка и обучение» («Научная сессия Харьковского педагогического института. Тезисы докладов», 1938) и в дискуссионной статье «Педагогика и психология» («Учительская газета», 1941, № 42); они нашли свое отражение также в ряде последующих работ автора.

Принципы психологического развития ребенка и проблема умственной недостаточности

Статья представляет собой лекцию, прочитанную на Международном семинаре по вопросам умственной недостаточности, организованном Всемирной организацией здравоохранения (Милан, 1959),

Электронный вариант книги можно скачать здесь.

Книги

• Эволюция психики
  М.: Институт Практической Психологии , 1999. — 416 с. (Серия «Психологи Отечества»).

Мы не можем предоставить возможность скачать книгу в электронном виде.

Информируем Вас, что часть полнотекстовой литературы по психолого-педагогической тематике содержится в электронной библиотеке МГППУ по адресу http://psychlib.ru. В случае, если публикация находится в открытом доступе, то регистрация не требуется. Часть книг, статей, методических пособий, диссертаций будут доступны после регистрации на сайте библиотеки.

Электронные версии произведений предназначены для использования в образовательных и научных целях.

Источник: http://childpsy.ru/lib/books/id/8137.php

А Леонтьев — Биологическое и социальное в психике человека (Проблемы развития психики)

99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

Описание книги «Биологическое и социальное в психике человека (Проблемы развития психики)»

Описание и краткое содержание «Биологическое и социальное в психике человека (Проблемы развития психики)» читать бесплатно онлайн.

Биологическое и социальное в психике человека (Проблемы развития психики)

Биологическое и социальное в психике человека

Проблемы развития психики

Проблема биологического и социального имеет для научной психологии решающее значение.

Я, разумеется, не имею в виду представить здесь обзор работ, которые велись в Советском Союзе в рамках этой проблемы на протяжении многих лет. Я ограничусь изложением только некоторых итогов последних исследований, которые были выполнены мной вместе с моими сотрудниками Ю.Б.Гиппенрейтер, О.В.Овчинниковой и другими в Московском университете.

Исследования эти были посвящены изучению особенностей человеческого слуха.

Почему же в ходе разработки проблемы биологического и социального мы пришли к исследованию такой специальной области, как область слуховых ощущений? В чем состоял замысел наших исследований?

Чтобы ответить на эти вопросы, я должен буду остановиться на тех идеях и гипотезах, которые были для нас ведущими.

Это прежде всего идея о том, что развитие психических функций и способностей, специфических для человека, представляет собой совершенно особый процесс.

Процесс этот принципиально отличается не только от процесса развертывания биологически унаследованного поведения. Он отличается также и от процесса приобретения индивидуального опыта.

Развитие, формирование психических функций и способностей, свойственных человеку как общественному существу, происходит в совершенно специфической форме ? в форме процесса усвоения, овладения.

Постараюсь объяснить, что я под этим разумею.

На протяжении истории человеческого общества люди прошли огромный путь в развитии своих психических способностей. Тысячелетия общественной истории дали в этом отношении гораздо больше, чем сотни миллионов лет биологической эволюции животных.

Конечно, достижения в развитии психических функций и способностей накапливались постепенно, передаваясь от поколения к поколению. Значит, достижения эти так или иначе закреплялись. В противном случае их прогрессивное и к тому же все ускоряющееся развитие было бы невозможно.

Но как именно эти достижения могли закрепляться и передаваться следующим поколениям? Могли ли они закрепляться в форме морфологических, биологически наследуемых изменений?

Нет. Хотя биологическая наследственность, конечно, существует и на уровне человека, однако ее действие прямо не распространяется на те приобретения в сфере психического развития, которые человечество сделало на протяжении последних 40 или 50 тысячелетий, т. е. после того, как современный тип людей биологически окончательно сложился и человеческое общество перешло от предыстории к историческому развитию ? процессу, полностью, управляемому действием объективных общественных законов.

Начиная с этого момента достижения в развитии психических способностей людей закреплялись и передавались от поколения к поколению в особой форме, а именно в форме внешнепредметной, экзотерической.

Эта новая форма накопления и передачи филогенетического (точнее, исторического) опыта возникла потому, что характерная для людей деятельность есть деятельность продуктивная, созидательная. Такова прежде всего основная человеческая деятельность ? труд.

Фундаментальное, поистине решающее значение этого факта было открыто более 100 лет тому назад. Открытие это принадлежит основоположнику научного социализма Марксу.

Труд, осуществляя процесс производства (в обеих его формах ? материальной и духовной), кристаллизуется в своем продукте, То, что со стороны субъекта проявляется в форме деятельности (Unruhe), то в продукте выступает в форме покоящегося свойства (ruhende Eigenschaft), в форме бытия или предметности (Маркс).

Процесс этого превращения можно рассматривать с разных сторон и в разных отношениях. Можно рассматривать его со стороны количества затрачиваемой рабочей силы в отношении к количеству произведенного продукта, как это делает политическая экономия. Но можно рассматривать его и со стороны содержания самой деятельности субъекта, абстрагируясь от других его сторон и отношений. Тогда указанное превращение человеческой деятельности в ее продукт выступит перед нами как процесс воплощения в продуктах деятельности людей их психических особенностей, а история материальной и духовной культуры ? как процесс, который во внешней, предметной форме выражает достижения способностей человеческого рода (Menschengattung).

Таким образом, процесс исторического развития, например ручных орудий и инструментов, с этой стороны можно рассматривать как выражающий и закрепляющий достижения в развитии двигательных функций руки, усложнение фонетики языков ? как выражение усовершенствования артикуляции и речевого слуха, а прогресс в произведениях искусств ? как выражение развития эстетических способностей.

Даже в обыкновенной материальной промышленности под видом внешних вещей мы имеем перед собой «опредмеченные» человеческие способности ? Wesen Krafte des Menschen (Маркс).

Мысль эта имеет для научной психологии совершенно генеральное значение. Однако в полной мере значение это выступает при анализе другой стороны процесса: при рассмотрении его не со стороны опредмечивания (Vergegenstandigung) человеческих способностей, а со стороны их усвоения, присвоения (Aneignung) индивидами.

Перед вступающим в жизнь индивидом не «ничто» Хейдеггера, но объективный мир, преобразованный деятельностью поколений.

Однако этот мир предметов, воплощающих человеческие способности, сложившиеся в процессе развития общественно-исторической практики, в этом своем качестве не дан индивиду изначально. Чтобы это качество, эта человеческая сторона окружающих объектов открылась индивиду, он должен осуществить активную деятельность по отношению к ним, деятельность, адекватную (хотя, конечно, и не тождественную) той, которую они в себе кристаллизовали.

Это, разумеется, относится и к объективным идеальным явлениям, созданным человечеством, ? к языку, понятиям и идеям, творениям музыки и пластических искусств.

Итак, индивид, ребенок не просто «стоит»» перед миром человеческих объектов. Чтобы жить, он должен активно и адекватно действовать в этом мире.

Но это только одно условие того специфического процесса, который мы называем процессом усвоения, присвоения или овладения.

Другое условие состоит в том, чтобы отношения индивида к миру человеческих объектов были опосредствованы его отношениями к людям, чтобы они были включены в процесс общения. Это условие всегда налицо. Ведь представление об индивиде, о ребенке, находящемся один на один с предметным миром, ? это совершенно искусственная абстракция.

Индивид, ребенок не просто брошен н человеческий мир, а вводится в этот мир окружающими людьми, и они руководят им в этом мире.

Объективная необходимость и роль общения в развитии человека достаточно хорошо изучены и психологии, и об этом нет надобности говорить.

Итак, общение в своей первичной форме, в форме совместной деятельности, или в форме общения речевого составляет второе обязательное условие процесса усвоения индивидами достижений общественно-исторического развития человечества.

Чтобы более полно выяснить смысл этого процесса, мне остается сказать, что он представляет собой процесс воспроизведения индивидом способностей, приобретенных видом Homo Sapiens в период его общественно-исторического развития. Таким образом, то, что на уровне животных достигается действием биологической наследственности, то у человека достигается посредством усвоения ? процесса, который представляет собой процесс очеловечивания психики ребенка. И я могу лишь согласиться с мыслью профессора Пьерона, который в лекции об очеловечивании говорил: «Ребенок в момент рождения лишь кандидат в человека, но он не может им стать в изоляции: ему нужно научиться быть человеком в общении с людьми»1.

Действительно, все специфически человеческое в психике формируется у ребенка прижизненно.

Даже в сфере его сенсорных функций (казалось бы, столь элементарных!) происходит настоящая перестройка, в результате которой возникают как бы совершенно новые сенсорные способности, свойственные исключительно человеку.

Формирование новых специфически человеческих способностей в области слухового восприятия мы и сделали предметом подробного экспериментального изучения.

У животных не существует членораздельной звуковой речи, у них не существует и музыки. Мир звуков речи, как и мир музыки, ? это творение человечества.

В отличие от природных звуков речевые и музыкальные звуки образуют определенные системы с присущими только им особыми образующими и константами. Эти образующие, эти константы и должны выделяться слухом человека.

Источник: http://www.libfox.ru/32659-a-leontev-biologicheskoe-i-sotsialnoe-v-psihike-cheloveka-problemy-razvitiya-psihiki.html

Теория ведущей деятельности и развитие психики.
Алексей Николаевич Леонтьев (1903-1979)

Алексей Николаевич Леонтьев — советский психолог, ученик основателя культурно-исторической школы в психологии Льва Выготского.

Свой вклад в науку А.Н. Леонтьев сделал в области общей психологии и методологии психологического исследования. Исследовал проблемы развития психики, ее генезис, биологическую эволюцию, общественно-историческое развитие. Изучал также вопросы инженерной психологии, психологии восприятия, памяти, мышления и т.д. В первую очередь Алексей Леонтьев известен своей теорией ведущей деятельности и понятием «сдвига мотива на цель».

Человеческая субъективность, человеческая деятельность и их связь были выходным пунктом психологических исследований А.Н. Леонтьсва. Он писал: «Психологическая наука никогда не поднималась над уровнем чисто метафизического противопоставления субъективных психических явлений явлениям объективного мира. Поэтому она никогда не могла проникнуть в их действительную сущность, растерянно останавливаясь перед тем рвом, который разделяет сущность и явление или причину и следствие». Леонтьев определяет важное положение психологического познания: «Деятельность практически связывает субъекта с окружающим миром, воздействуя на него и подчиняясь его объективным свойствам». В связи с этим было отвергнуто представление о психике как сущности, которая имеет свое особое существование, не зависящее от внешних воздействий.

Леонтьев продолжает и развивает идею Л.С. Выготского об интериоризации, указывая, что интериоризация как постепенное превращение внешних действий во внутренние, умственные, есть процесс, который вынужденно осуществляется в онтогенетическом развитии человека. Его необходимость Леонтьев определяет тем, что центральным содержанием развития ребенка является усвоение им достижений исторического развития человечества, в том числе достижений человеческой мысли, человеческого познания.

Чтобы ребенок мог построить новое умственное действие, его надо предварительно подать ребенку как действие внешнее, то есть эскстериоризовать ее. В такой экстериоризованной форме, в форме развернутого внешнего действия возникает действие умственное, мыслительное. Впоследствии, в результате его постепенных преобразований — обобщения, специфического сокращения звеньев и изменения уровня, на котором оно выполняется, — происходит его интериоризация, которая уже происходит в разуме ребенка.

Этот процесс по Леонтьеву имеет принципиальное значение для понимания характера формирования человеческой психики. Ведь ее главная особенность заключается именно в том, что она развивается не в плане проявления врожденных способностей, не путем приспособления наследственного видового поведения к переменных элементам среды. Она представляет собой продукт передавания и присвоения индивидами достижений общественно-исторического развития, опыта предыдущих поколений. Творческое движение мысли вперед, которое человек осуществляет самостоятельно, возможно лишь на основе овладения этим опытом.

Для подтверждения своих положений Леонтьев использует вероятные факты, свидетельствующие о том, что дети, которые с раннего возраста развиваются вне общества и созданных им явлений, остаются на уровне животной психики. У них не только не формируются речь и мышление, даже их движения ничем не напоминают человеческие. К тому же такие дети не приобретают свойственной людям вертикальной осанки.

Леонтьев приводит убедительные примеры того, что те способности и функции, которые имеют социальный характер, не фиксируются в мозге людей и не передаются по законам наследственности. Эта идея открывает путь к теории самосознания человека. Последний приобретает свободу от рефлекторной реактивности и активно планирует свое поведение. Здесь содержатся зачатки принципов, которые помогут найти новые теоретические основы научной психологии, продвинут вперед ее общую теорию.

В связи с этим Леонтьев отвергает плоский биологизм, возлагая в основу человеческой деятельности не элементарные физиологические функции мозга, а их сочетания, которые возникают в ходе индивидуального развития. 1 «Кора человеческого мозга с ее 15 миллиардами нервных клеток стала. органом, способным формировать функциональные органы». Функционирование последних осуществляется на базе человеческой деятельности.

Существенный вклад Леонтьева в психологию состоит в том, что он раскрыл характер и формы этой деятельности, показал ее мотивационную движущую силу и выдвинул понятие ведущей деятельности. Последней он называет такую деятельность, которая вызывает самые главные изменения в психике ребенка. Ведущая деятельность связана с психическими процессами, которые подготавливают переход ребенка к новой, высшей ступени развития.

В книге «Проблемы развития психики» Леонтьев дает подробную характеристику деятельности вообще, ее структуры и мотивационных осложнений. Деятельность состоит из действий. Действия разлагаются на отдельные операции. В деятельности существуют предмет и мотив. Как утверждает автор, генетически отделения предмета и мотива индивидуальной деятельности является результатом вычленения из сложной и многофазовый, но единой деятельности отдельных операций.

Исторически, по способу своего возникновения, связь мотива с предметом действия отражает не естественные, а объективно-социальные связи и отношения, то есть разделение труда приводит к разделению предмета и мотива. Это поясняется тем, что в процессе разделения труда человек выполняет лишь часть общей деятельности. Осознание действия, его смысла как сознательной цели выводит человека за пределы только данного действия. На этой основе субъекту впервые открывается связь предмета действия (его цели) и того, что побуждает к деятельности, открывается в непосредственно чувственной форме — в форме деятельности человеческого трудового коллектива. Эта деятельность и отображается теперь в мозге человека уже не в своей субъективной слитности с предметом, а как объективно практическое отношение к нему субъекта.

Леонтьев приходит к необходимости включить в понятие мотивации идею «значения». Следует выяснить, какое значение имеет предмет для меня, что предопределяет мое действие в отношении к нему. С психологической стороны значение является обобщенным отражением действительности, которое стало достоянием моего сознания, отражением, которое выработало человечество и зафиксировало в форме понятия, знания или даже умения, как обобщенного «образа действия», нормы поведения и т. п. В частности, английский психолог Ф. Бартлетт определяет смысл как «значение, которое создается целостностью ситуации». Леонтьев формулирует положение о том, что «сознательный смысл выражает отношение мотива к цели».

Термин «мотив», по Леонтьеву, означает то объективное, в чем конкретизируется потребность в данных условиях и на что направляется деятельность как на то, что возбуждает ее. Леонтьев различает также смысл и значение. Так, понимание значения определенной исторической даты может иметь разный смысл, например, для школьника и для воина. «Смысл» для Леонтьева несет личностную нагрузку. Вводя для психологической характеристики сознания различие личностного смысла и собственно объективного значения, Леонтьев отмечает, что дифференциация этих понятий касается не всего отображаемого содержания, а только того, на что направлена деятельность субъекта. Ведь личностный смысл выражает именно отношение к осознаваемым объективным явлениям. Подчинение действий и целей исходящим мотивам расширяет сферу осознаваемого.

С расширением этой сферы Леонтьев связывает понятие «сдвиг мотива на цель»: человек под влиянием определенного мотива начинает выполнять действие, а затем выполняет его ради него самого. В данном случае мотив словно смещается на цель, а действие превращается в деятельность. Мотивы деятельности, имеющие такое происхождение, Леонтьев называет сознательными мотивами. Он характеризует их установкой отношения мотива узкой деятельности к мотиву деятельности и более широкой.

Тот факт, что сдвиг мотивов на цели действий можно наблюдать в человеческих поступках, делает психологически понятным, как могут возникать новые потребности и как меняется тип их развития. Поскольку потребность находит в предмете свою определенность, или, другими словами, опредмечивается в нем, Леонтьев раскрывает в данном предмете мотив деятельности, то есть то, что именно возбуждает ее. Таким образом, возникновение новых, более высоких мотивов происходит в форме переноса мотивов на цели и их осознания.

Указывая на различия между действием и деятельностью, Леонтьев отмечает, что в действии мотив не совпадает с предметом. ЦС происходит только в деятельности. Поскольку предмет действия не вызывает деятельность, для того, чтобы действие возникла, необходимо, чтобы ее предмет выступил перед су Объекта в своем отношении к мотиву деятельности, в которую это действие входит. В таком случае предмет действия осознается как цель.

Леонтьев отличает мотивы «только осознаваемые» от «реально действующих». Только при определенных условиях одни мотивы могут превращаться в другие. Это превращение происходит так: иногда результат действия оказывается более значительным, чем мотив, реально побуждающий это действие. Ребенок добросовестно готовит домашние задания, желая быстрее пойти на прогулку. В результате это приводит к значительно большему, то есть к хорошим оценкам. Происходит новое опредмечивание потребностей ребенка, а это значит, что они меняются, развиваются, поднимаются на ступень выше. Здесь Леонтьев делает педагогический вывод: искусство воспитания и состоит в том, чтобы предоставить более высокое значение успешному результату деятельности. Так осуществляется переход к более высокому типу реальных мотивов. Если перед ребенком поставить задачу запомнить определенные слова, а потом ту же задачу дать в игровой деятельности, то во втором случае задача будет выполнена с двойной эффективностью. Здесь играет роль конкретный мотив конкретной деятельности.

Устанавливая мотивы действий и мотивы деятельности, Леонтьев показывает их взаимный переход. Мотивы деятельности, подчиняясь более высоким мотивам, становятся мотивами лишь отдельных действий и дополнительно поддерживают их выполнения. Конечно, можно наблюдать и обратный процесс. Соподчинение мотивов отрицает чисто реактивное поведение, в чем Леонтьев видит большой смысл. Вместе с тем он уделяет значительное внимание не только проблемам индивидуального в развитии. В не меньшей степени его интересует извилистый и колоритный путь исторического развития психики.

Развивая марксистские взгляды на историческое развитие психики, Леонтьев подвергает обстоятельному анализу натуралистические и социологические теории, касающиеся этой проблемы. Спенсер, Газри, Скиннер и другие в своих теориях психики прежде всего биологизируют человека. Теории приспособления, адаптации ярко выражают «натурализм» этих исследователей. Если они иногда говорят о языке как о специфическом свойстве приспособительных действий человека, то сам язык не выходит за пределы биологических определений.

Французская школа в психологии развивает социологическое направление. «Общество является объяснительный принципом индивида», — утверждают ее представители. Однако само общество рассматривается только в плане сознания и, в частности «коллективного сознания» Дюркгейма. По Пиаже, возникновение связанных систем интеллектуальных операций рассматривается как продукт перенесенного во внутренний план сотрудничества (кооперации), что возникает в условиях социальной жизни. Даже в трудах французских психологов марксистского направления (Политцера, Валлона, Майерсона) заметна оторванность природного от социального.

Леонтьев вспоминает, что в 1920-х годах в Советском Союзе господствовала теория «биосоциального». Уже Выготский подверг ее серьезной критике. Его школа, к которой относится и Леонтьев, подробно развила положение о том, что психическое является продуктом, дериватом развития материальной жизни, внешней материальной деятельности, которая превращается в ходе общественно-исторического развития во внутреннюю деятельность, в деятельность сознания. Была выдвинута центральная задача исследования — строение деятельности и ее интериоризация. После дискуссии на тему научного наследия И. Павлова состоялся неправомерный поворот в сторону физиологизации человеческой психики. Проблема индивида и среды была упрощена на основе биологических принципов. Критикуя биологизацию в психологии, Леонтьев отмечает, что понятие среды нельзя понимать только как совокупность внешних раздражений в их физических значениях. То, чем является для организма среда, зависит от природы данного организма, , от его конкретной ситуации, а главное — от его деятельности.

На большом опытном материале Леонтьев показывает, что в ходе антропогенеза все более набирали силу социальные законы. Темпы социального развития человека все менее зависели от темпов его биологического развития. В конце концов, общественно-исторический прогресс человека освобождается от этой зависимости. Наступает эра господства исключительно социальных законов

Накопление и закрепление достижений общественно-исторического развития человечества в корне отличается от биологической формы накопления и фиксации филогенетически возникших свойств. Леонтьев показывает также коренное отличие форм передачи достижений человечества отдельными индивидами. Эти достижения не закрепляются в морфологических особенностях в форме наследственно фиксированных изменений. Они закрепляются во внешней, экзотерической форме. Мир социальных отношений стоит перед каждым человеком как задача, которая решается через деятельность, направленную на овладение этим миром.

Развивая марксистское толкование психического, Леонтьев пишет: «Духовное, психическое развитие отдельных людей является продуктом. усвоения, которого вовсе не существует у животных, как не существует в них и противоположного процесса опредмечивания их способностей в объективных продуктах их деятельности». Психические способности и функции, которые формируются в ходе усвоения, представляют собой психологические новообразования, отношения которых унаследованы, врожденные механизмы и процессы являются лишь необходимыми внутренними (субъективными) предпосылками. Но они не определяют ни их состава, ни их специфического качества. Здесь Леонтьев подразумевает речевой слух, логическое мышление и др. Возможность усвоения возникает в результате общения.

Если индивидуальное поведение животных зависит от видового опыта (инстинкты) и индивидуального, причем видовое поведение приспосабливается к изменяющимся элементам внешней среды, то у человека усвоение общественно-исторического опыта осуществляется «механизмами формирования механизмов». Возникает система действий орудийного типа.

Историческое развитие психики Леонтьев связывает с формированием умственных действий, которое происходит при помощи интериоризации — постепенного преобразования внешних действий в действия внутренние. Ведь во внешних предметах уже опредмечена деятельность. Для распредмечивания ребенок должен провести адекватную деятельность. Это же касается и духовных продуктов (понятий, представлений и т. п.). В связи с этим Леонтьев критикует наивно-ассоцианистские концепции обучения и настойчиво подчеркивает роль взрослых в психическом развитии ребенка. Взрослый разворачивает умственное действие перед ребенком, а такие процессы, как обобщение, сокращение звеньев умственного действия, изменение уровней выполнения, происходят уже в уме самого ребенка. Так человек с детства усваивает общественно-исторический опыт, что дает ему возможность творчески двигаться вперед.

Наконец, Леонтьев подходит к определяющей психологической проблеме — мозг и психическая деятельность человека. Принципиально она решается так, что в историческое время мозг не претерпевает существенных морфологических изменений. Достижения исторического развития закрепляются в объективных — материальных и идеальных — продуктах человеческой деятельности. Человек овладевает ими в порядке прижизненных приобретений. Леонтьев показывает беспочвенность попыток локализовать высшие психические функции в духе наивного психоморфологизма. В связи с этим он критикует идею «наложения психологического узора на физиологическую канву». Ведь мозг работает как единое целое в случае любого психического процесса. Леонтьев последовательно развивает идею «формирования функциональных объединений». Речь идет о динамике процессов возникновения и угасания систем связей между реакциями на последовательно действующие комплексы раздражителей. Эти прижизненные образования, будучи сложенными, функционируют как одно целое и являются своеобразными органами, специфические отправления которых и выступают в виде психических способностей или функций.

Еще Ухтомский отмечал, что не обязательно связывать с понятием «орган» что-то морфологически статичное. Органы, развивает эту мысль Леонтьев, складываются, подобно процессу интериоризации, с определенной редукцией эффекторных действий. Их полная рефлекторная структура может быть развернута. Врожденные структуры этого не допускают. Между прочим, в патологических случаях происходит не выпадение функций, а дезинтеграция функциональной системы, одно из звеньев которой оказывается разрушенным. Даже И. Павлов не противопоставлял жестко «конструкцию» и «динамику». Они непосредственно переходят друг в друга.

Подытоживая свои рассуждения относительно мозгового субстрата психического, Леонтьев пишет: «Психика человека является функцией тех высших мозговых структур, которые формируются у человека онтогенетически в процессе овладения им исторически сложившихся форм деятельности в отношении к окружающему его человеческому миру».

Основные труды Алексея Николаевича Леонтьева:

1. Леонтьев А.Н. Восприятие и деятельность. — М., 1976.
2. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. — Москва : Политиздат, 1975.
3. Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. — М., 1992.
4. Леонтьев А.Н. Умственное развитие ребенка. — Москва, 1950.

Роменець В.А., Маноха И.П. История психологии XX века. — Киев, Лыбидь, 2003.

Источник: http://psyfactor.org/lib/leontyev2.htm

Леонтьев проблемы развития психики

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ И ЗООПСИХОЛОГИЯ

1. Предисловие
2. А. Н. Леонтьев. Проблема возникновения ощущения
3. А. Н. Леонтьев. Проблемы развития психики
4. Я. А. Тих. Законы взаимодействия вида и индивида(21)
5. Я. А. Тих. Развитие чувствительности
6. Ю. Г. Трошихина. Эволюционные уровни мнемической функции(34)
7. 3. И. Зорина, И. И. Полетаева. Зоопсихология.

Элементарное мышление животных(39)

1. А. Я. Леонтьев. Возникновение сознания человека(53)
2. Я. А. Тих. К вопросу об эволюции потребностей
3. К. Э. Фабри. Основы зоопсихологии(61)
4. В. А. Вагнер. Психология размножения и эволюция(70)
5. К. Лоренц. Агрессия(90)
6. Д. Мак-Фарленд. Язык и психические представления(141)
7. 3. И. Зорина. Индивидуально-приспособительная деятельность животных
8. К. Прайор. Не рычите на собаку! О дрессировке животных и людей(156-181)

Хрестоматия является учебным пособием по курсу «Зоо­психология и сравнительная психология» для студентов фа­культетов и отделений психологии университетов.

Работы, включенные в нее, подобраны в соответствии с программой дисциплины «Зоопсихология и сравнительная психология для бакалавров по направлению — «Пси­хология» и дипломированных специалистов по специально­сти «Психология» и специальности — «Клиническая психология».

Подбор материала осуществлялся с учетом особенностей предмета и задач данной научной дисциплины.

Зоопсихология изучает психику в процессе филогенеза от простейших форм отражения до интеллекта, а также развитие ее в онтогенезе животного.

Огромный вклад в разработку данной проблемы внесли А. Н. Леонтьев и К. Э. Фабри. Их работы, включенные в дан­ную хрестоматию, дадут студентам возможность проследить, как осуществился в эволюции переход от допсихических форм отражения к психическим, какие этапы в своем развитии про­шла психика, от простейших до высших форм, и каким обра­зом были созданы необходимые предпосылки для зарождения психики человека.

Работа зоопсихологов 3. И. Зориной и И. И. Полетаевой дает прекрасную возможность значительно расширить суще­ствующее представление о психике животных, в частности об их индивидуально приспособительной деятельности и особен­ностях мышления.

Более значительную часть в хрестоматии занимают рабо­ты по сравнительной психологии. Это, прежде всего работа В. А. Вагнера, основоположника сравнительной психологии в России, его последователей — Н. А. Тих и Ю. Г. Трошихиной, которые развивали его идеи и создали ленинградскую шко­лу сравнительной психологии на факультете психологии Ленин­градского университета. Из работ зоопсихологов К. Лоренца, Д. Мак-Фарленда, К. Прайор отобраны те материалы, в которых авторы стремились синтезировать данные зоопсихологии и психологии человека с целью выявления в его поведении об­щих с животными факторов.

Главная задача сравнительной психологии как специально­го научного направления — решение проблемы биологическо­го и социального в психике человека, конкретных форм их вза­имодействия, взаимовлияния.

Сейчас уже ни у кого не вызывает сомнение, что в структуру психики человека входят различные функции, свойства, обра­зование которых отличаются по своему происхождению, раз­витию и осуществлению. Одни из них даны нам природой в готовом виде и осуществляются вне зависимости от воспита­ния и обучения, в них наиболее жестко проявляется генетичес­кая связь психики человека и животного.

Но вместе с тем и качественные различия между человеком и животным особенно актуальны в плане психики. Обществен­но-трудовая деятельность и членораздельная речь обуслови­ли формирование у человека таких психических образований, в основе которых лежит сознание, наличие которых определя­ет глубину этих различий.

Еще в начале ушедшего века В. А. Вагнер в своих работах сделал попытку всесторонне проанализировать взаимоотно­шение природных и социальных факторов в жизни человека. Отмечая наличие общих элементов в психике человека и жи­вотных, он подчеркивал важность выявления и учета качест­венных различий между человеком и животным.

Спустя более полувека другой выдающийся ученый К. Ло­ренц в процессе создания западноевропейской этологической школы и обобщения ее достижений (за что был удостоен Нобе­левской премии в 1973 году) пришел к выводу, что структура взаимодействий природных и социально обусловленных спо­собов поведения человека является сложнейшей системой из всех известных человечеству (К. Лоренц. Агрессия. 1994).

Не случайно знаменитая работа К. Лоренца занимает в хре­стоматии одно из центральных мест. В настоящее время она яв­ляется самым выдающимся явлением в сравнительной психо­логии. Несмотря на то, что объектами его изучения были жи­вотные, стоящие не на самых высоких ступенях эволюционной лестницы, К. Лоренцу удалось и на таком уровне сравнения выявить общие закономерности. Он пытался их обнаружить не в конкретных поведенческих проявлениях, а в мотивации, отмечая во многих человеческих поступках природную об­условленность.

Большое место в хрестоматии отведено работам, посвящен­ным закономерностям формирования животными индивиду­ального опыта путем научения. Монография Зориной 3. А. и Полетаевой И. И. дает тщательный анализ этого процесса у животных, в ней приводится подробнейшая классификация индивидуально-приспособительной деятельности.

Работа Прайор К. представляет собой развитие теории оперантного обучения Скиннера. Она доказывает возможность и необходимость применения его положений в процессе обуче­ния и переобучения детей и взрослых, пропагандирует более широкое использование в психологических тренингах приемов бихевиоризма.

Отдельный раздел хрестоматии посвящен проблеме филонтогенеза психических функций. Этот термин ввела Н.А. Тих, он отражает наличие общих закономерностей в развитии пси­хических функций в процессе филогенеза и онтогенеза как част­ный случай действия законов взаимодействия вида и индивида.

В хрестоматии также представлены работы по широкому перечню психических функций — от сенсорных до мышления: прежде всего самой Н. А. Тих, а также ее дочери и последова­теля Ю. Г. Трошихиной; фрагменты из недавней монографии 3. И. Зориной и И. И. Полетаевой.

кандидат психологических наук, доцент ка­федры психологии развития и дифферен­циальной психологии Санкт-Петербург­ского Государственного университета

ПРОБЛЕМА ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОЩУЩЕНИЯ [1]

Проблема возникновения, т. е. собственно генезиса, психи­ки и проблема ее развития теснейшим образом связаны меж­ду собой. Поэтому то, как теоретически решается вопрос о воз­никновении психики, непосредственно характеризует общий подход к процессу психического развития.

Как известно, существует целый ряд попыток принципиаль­ного решения проблемы возникновения психики. Прежде всего, это то решение вопроса, которое одним словом можно было бы обозначить как решение в духе «антропопсихизма» и кото­рое связано в истории философской мысли с именем Декарта. Сущность этого решения заключается в том, что возникновение психики связывается с появлением человека: психика существу­ет только у человека. Тем самым вся предыстория человеческой психики оказывается вычеркнутой вовсе. Нельзя думать, что эта точка зрения в настоящее время уже не встречается, что она не нашла своего отражения в конкретных науках. Некоторые исследователи до сих пор стоят, как известно, именно на этой точке зрения, т. е. считают, что психика в собственном смысле является свойством, присущим только человеку.

Другое, противоположное этому, решение дается учением о «панпсихизме», т. е. о всеобщей одухотворенности природы. Такие взгляды проповедовались некоторыми французскими материалистами, например Робине. Из числа известных в пси­хологии имен можно назвать Фехнера, который тоже стоял на этой точке зрения.

Между обоими этими крайними взглядами, с одной сторо­ны, допускающими существование психики только у человека, с другой — признающими психику свойством всякой вообще материи, существуют и взгляды промежуточные. Они поль­зуются наибольшим распространением. В первую очередь это тот взгляд, который можно было бы обозначить термином «био­психизм». Сущность «биопсихизма» заключается в том, что психика признается свойством не всякой вообще материи, но свойством только живой материи. Таковы взгляды Гоббса и многих естествоиспытателей (К. Бернара, Геккеля и др.). В чис­ле представителей психологии, державшихся этого взгляда, мож­но назвать В. Вундта.

Существует и еще один, четвертый, способ решения данной проблемы: психика признается свойственной не всякой вооб­ще материи и не всякой живой материи, но только таким орга­низмам, которые имеют нервную систему. Эту точку зрения можно было бы обозначить как концепцию «нейропсихизма». Она выдвигалась Дарвином, Спенсером и нашла широкое распространение, как в современной физиологии, так и среди пси­хологов, прежде всего психологов — спенсерианцев.

Можем ли мы остановиться на одной из этих четырех по­зиций как на точке зрения, в общем, правильно ориентирую­щей нас в проблеме возникновения психики?

Последовательно материалистической науке чуждо как то утверждение, что психика является привилегией только чело­века, так и признание всеобщей одушевленности материи. Наш взгляд состоит в том, что психика — это такое свойство материи, которое возникает лишь на высших ступенях ее развития — на ступени органической, живой материи. Значит ли это, однако, что всякая живая материя обладает хотя бы простейшей психи­кой, что переход от неживой к живой материи является вместе с тем и переходом к материи одушевленной, чувствующей?

Мы полагаем, что и такое допущение противоречит совре­менным научным знаниям о простейшей живой материи. Пси­хика может быть лишь продуктом дальнейшего развития жи­вой материи, дальнейшего развития самой жизни.

Таким образом, необходимо отказаться также и от того утвер­ждения, что психика возникает вместе с возникновением жи­вой материи и что она присуща всему органическому миру.

Остается последний из перечисленных взглядов, согласно которому возникновение психики связано с появлением у животных нервной системы. Однако и этот взгляд не может быть принят, с нашей точки зрения, безоговорочно. Его неудовлет­ворительность заключается в произвольности допущения пря­мой связи между появлением психики и появлением нервной системы, в неучете того, что орган и функция хотя и являются неразрывно взаимосвязанными, но вместе с тем связь их не является неподвижной, однозначной, раз и навсегда зафиксирован­ной, так что аналогичные функции могут осуществляться раз­личными органами.

Например, та функция, которая впоследствии начинает вы­полняться нервной тканью, первоначально реализуется про­цессами, протекающими в протоплазме без участия нервов. У губок (stylotella), полностью лишенных собственно нервных элементов, установлено, однако, наличие настоящих сфинкте­ров, действие которых регулируется, следовательно, не нерв­ными аппаратами (М. Паркер). Мы не можем, поэтому при­нять без дальнейшего конкретного рассмотрения, как это де­лают многие современные физиологи, также и тот взгляд, со­гласно которому возникновение психики ставится в прямую и вполне однозначную связь с возникновением нервной сис­темы, хотя на последующих этапах развития эта связь не вы­зывает, конечно, никакого сомнения.

Как теоретические, так и чисто фактические основа­ния заставляют нас рассматривать жизнь, прежде всего как процесс взаимодействия организма и окружающей его среды. Только на основе развития этого процесса внешнего взаи­модействия происходит также развитие внутренних отноше­ний и состояний организма; поэтому внутренняя чувствитель­ность, которая по своему биологическому значению связана с функциональной «коадаптацией органов, может быть лишь вторичной, зависимой от проталлаксических» (А. Н. Северцов) изменений. Наоборот, первичной нужно считать экстра­чувствительность, функционально связанную с взаимодействи­ем организма и его внешней среды.

Итак, мы будем считать элементарной формой психики ощу­щение, отражающее внешнюю объективную действительность, и будем рассматривать вопрос о возникновении психики в этой кон­кретной его форме как вопрос о возникновении «способности ощущения», или, что то же самое, собственно чувствительности.

Что же может служить критерием чувствительности, т. е. как можно вообще судить о наличии ощущения, хотя бы в са­мой простой его форме? Обычно практическим критерием чув­ствительности является критерий субъективный. Когда нас ин­тересует вопрос о том, испытывает ли какое-нибудь ощущение данный человек, то, не вдаваясь в сложные рассуждения о ме­тоде, мы можем поступить чрезвычайно просто: спросить его об этом и получить совершенно ясный ответ. Мы можем, да­лее, проверить правильность данного ответа, поставив этот вопрос в тех же условиях перед достаточно большим числом других людей. Если каждый из спрошенных или подавляю­щее большинство из них будет также отмечать у себя нали­чие ощущения, то тогда, разумеется, не остается никакого со­мнения в том, что это явление при данных условиях действи­тельно всегда возникает. Дело, однако, совершенно меняет­ся, когда перед нами стоит вопрос об ощущении у животных. Мы лишены возможности обратиться к самонаблюдению жи­вотного, мы ничего не можем узнать о субъективном мире не только простейшего организма, но даже и высокоразвитого животного. Субъективный критерий здесь, следовательно, со­вершенно неприменим.

Поэтому когда мы ставим проблему критерия чувствитель­ности (способности ощущения) как элементарнейшей формы психики, то мы необходимо должны поставить задачу отыска­ния не субъективного, но строго объективного критерия.

Что же может служить объективным критерием чувстви­тельности, что может указать нам на наличие или отсутствие способности ощущения у данного животного по отношению к тому или иному воздействию?

Здесь мы снова должны, прежде всего, остановиться на том состоянии, в котором находится этот вопрос. Р. Иеркс указы­вает на наличие двух основных типов объективных критериев чувствительности, которыми располагает или якобы распола­гает современная зоопсихология. Прежде всего, это те крите­рии, которые называются критериями функциональными. Это критерии, т. е. признаки психики, лежащие в самом поведении животных.

Можно считать — и в этом заключается первое предполо­жение, которое здесь возможно сделать, — что всякая подвиж­ность вообще составляет тот признак, по наличию или отсут­ствию которого можно судить о наличии или отсутствии ощуще­ния. Когда собака прибегает на свист, то совершенно естественно предположить, что она слышит его, т. е. что она чувствительна к соответствующим звукам.

Итак, когда этот вопрос ставится по отношению к такому животному, как, например, собака, то на первый взгляд дело представляется достаточно ясным; стоит, однако, перенести этот вопрос на животных, стоящих на более низкой ступени раз­вития, и поставить его в общей форме, как тотчас же обнаружи­вается, что подвижность еще не говорит о наличии у животного ощущения. Всякому животному присуща подвижность; если мы примем подвижность вообще за признак чувствительности, то мы должны будем признать, что всюду, где мы встречаемся с явлениями жизни, а, следовательно, и с подвижностью, суще­ствует также и ощущение как психологическое явление. Но это положение находится в прямом противоречии с тем бесспор­ным для нас тезисом, что психика, даже в своей простейшей фор­ме, является свойством не всякой органической материи, но при­суща лишь высшим ее формам. Мы можем, однако, подойти к самой подвижности дифференцированно и поставить вопрос так: может быть, признаком чувствительности является не всякая подвижность, а только некоторые формы ее? Такого рода огра­ничение также не решает вопроса, поскольку известно, что даже очень ясно ощущаемые воздействия могут быть вовсе не связа­ны с выраженным внешним движением.

Подвижность не может, следовательно, служить критери­ем чувствительности.

Возможно, далее, рассматривать в качестве признака чув­ствительности не форму движения, а их функцию. Таковы, на­пример, попытки некоторых представителей биологического направления в психологии, считавших признаком ощущения способность организма к защитным движениям или связь дви­жений организма с предшествующими его состояниями, с его опытом. Несостоятельность первого из этих предположений заключается в том, что движения, имеющие защитный харак­тер, не могут быть противопоставлены другим движениям, представляющим собой выражение простейшей реактивнос­ти. Отвечать так или иначе не только на положительные для живого тела воздействия, но, разумеется, также и на воздей­ствия отрицательные есть свойство всей живой материи. Ко­гда, например, амеба втягивает свои псевдоподии в ответ на распространение кислоты в окружающей ее воде, то это дви­жение, несомненно, является защитным; но разве оно сколько-нибудь больше свидетельствует о способности амебы к ощуще­нию, чем противоположное движение выпускания псевдоподий при схватывании пищевого вещества или активные движения «преследования» добычи, так ясно описанные у простейших Дженнигсом?

Итак, мы не в состоянии выделить какие-то специальные функции, которые могли бы дифференцировать движения, свя­занные с ощущением, и движения, с ощущением не связанные.

Равным образом не является специфическим признаком ощу­щения и факт зависимости реакций организма от его общего состояния и от предшествующих воздействий. Некоторые ис­следователи (Бон и др.) предполагают, что если движение свя­зано с опытом животного, т.е. если в своих движениях живот­ное обнаруживает зачаточную память, то тогда эти движения связаны с чувствительностью. Но и эта гипотеза наталкивает­ся на совершенно непреодолимую трудность: способность из­меняться и изменять свою реакцию под влиянием предшеству­ющих воздействий также может быть установлена решитель­но всюду, где могут быть установлены явления жизни вообще, ибо всякое живое и жизнеспособное тело обладает тем свойством, которое мы называем мнемической функцией, в том широком смысле, в котором это понятие употребляется Герингом или Семеном.

Говорят не только о мнемической функции применитель­но к живой материи в собственном смысле слова, но и приме­нительно к такого рода неживым структурам, которые лишь сходны в физико-химическом отношении с живым белком, но не тождественны с ним, т. е. применительно к неживым колло­идам. Конечно, мнемическая функция живой материи пред­ставляет собой качественно иное свойство, чем «мнема» кол­лоидов, но это тем более дает нам основание утверждать, что в условиях жизни всюду обнаруживается и то свойство, которое выражается в зависимости реакций живого организма от преж­них воздействий, испытанных данным органическим телом. Значит, и этот последний момент не может служить критери­ем чувствительности.

Причина, которая делает невозможным судить об ощуще­нии по двигательным функциям животных, заключается в том, что мы лишены объективных оснований для различения, с одной стороны, раздражимости, которая обычно определяет­ся как общее свойство всех живых тел приходить в состояние деятельности под влиянием внешних воздействий, с другой стороны — чувствительности, т. е. свойства, которое хотя и представляет собой известную форму раздражимости, но яв­ляется формой качественно своеобразной. Действительно, вся­кий раз, когда мы пробуем судить об ощущении по движе­нию, мы встречаемся именно с невозможностью установить, имеем ли мы в данном случае дело с чувствительностью или с выражением простой раздражимости, которая присуща вся­кой живой материи.

Совершенно такое же затруднение возникает и в том случае, когда мы оставляем функциональные, как их называет Иеркс, критерии и переходим к критериям структурным, т. е. пытаем­ся судить о наличии ощущений не на основании функции, а на основании анатомической организации животного. Морфоло­гический критерий оказывается еще менее надежным. Причи­на этого заключается в том, что, как мы уже говорили, органы и функции составляют единство, но они, однако, связаны друг с другом отнюдь не неподвижно и не однозначно. Сходные функ­ции могут осуществляться на разных ступенях биологического развития с помощью различных по своему устройству органов или аппаратов, и наоборот. Так, например, у высших животных всякое специфическое для них движение осуществляется, как известно, с помощью нервно-мускульной системы. Можем ли мы, однако, утверждать на этом основании, что движение суще­ствует только там, где существует нервно-мускульная система, и что, наоборот, там, где ее нет, нет и движения? Этого утверж­дать, конечно, нельзя, так как движения могут осуществляться и без наличия нервно-мускульного аппарата. Таковы, например, движения растений; это турторные движения, которые совер­шаются путем быстро повышающегося давления жидкости, прижимающей оболочку плазмы к клеточной оболочке и на­прягающей эту последнюю. Такие движения могут быть очень интенсивны, так как давление в клетках растений иногда дос­тигает величины в несколько атмосфер (Г. Молиш). Иногда они могут быть и очень быстрыми. Известно, например, что листья мухоловки (Dionaea muscipula) при прикосновении к ним насе­комого моментально захлопываются. Но подобно тому, как от­сутствие нервно-мускульного аппарата не может служить при­знаком невозможности движения, так и отсутствие дифферен­цированных чувствительных аппаратов не может еще служить признаком невозможности зачаточного ощущения, хотя ощу­щения у высших животных всегда связаны с определенными органами чувств.

Известно, например, что у мимозы эффект от поранения од­ного из лепестков конечной пары ее большого перистого листа передается по сосудистым пучкам вдоль центрального черен­ка, так что по листу пробегает как бы волна раздражения, вы­зывающего складывание одной пары за другой всех остальных лепестков. Является ли имеющийся здесь аппарат преобразо­вания механического раздражения, в результате которого на­ступает последующее складывание соседних лепестков, орга­ном передачи ощущений? Понятно, что мы не можем ответить на этот вопрос, так как для этого необходимо знать, чем отли­чаются аппараты собственно чувствительности от других ап­паратов — преобразователей внешних воздействий. А для это­го, в свою очередь, нужно умело различать между собой про­цессы раздражимости и процессы чувствительности.

Впрочем, когда мы переходим к структурным критериям, т. е. к анализу анатомического субстрата функций, то на пер­вый взгляд может показаться, что здесь открывается возмож­ность воспользоваться данными сравнительно-анатомичес­кого изучения и исходить не только из внешнего сравнения органов, но и из исследования их реальной генетической пре­емственности. Может быть, именно изучение преемственности в развитии органов поможет сблизить органы, функция которых нам хорошо известна у высших животных, с органами, совсем не похожими на них, но связанными с ними генетически, и таким образом прийти к установлению общности их функций? Если бы открылась такая возможность, то для решения проблемы генезиса чувствительности следовало бы просто двигаться по этому пути: кропотливо изучать, как данный орган развива­ется и превращается в орган, имеющий другую структуру, но выполняющий аналогичную функцию. Но и на этом пути мы наталкиваемся на неодолимую трудность. Она заключается в том, что развитие органов подчинено принципу несовпадения происхождения органа, с одной стороны, и его функции — с другой.

Современная сравнительная анатомия выделяет два очень важных понятия — понятие гомологии и понятие аналогии. «В аналогии и гомологии, — говорит Догель, — мы имеем пе­ред собой две равноценные, хотя и разнородные, категории явлений. Гомологии выражают собой способность организ­мов исходя из одного и того же материала (идентичные орга­ны) в процессе эволюции под влиянием естественного отбо­ра применяться к различным условиям и достигать различного эффекта: из плавников рыб вырабатываются органы плавания, хождения, летания, копуляции и т. д. В аналогиях сказывает­ся способность организмов исходя из различного основного материала приходить к одному и тому же результату и созда­вать образования, сходные как по функции, так и по строе­нию, хотя и не имеющие между собой в филогенетическом от­ношении ничего общего, например глаза позвоночных, голо­воногих и насекомых».

Таким образом, путь прямого сравнительно-морфологичес­кого исследования также закрыт для разрешения проблемы воз­никновения ощущения благодаря тому, что органы, общие по своему происхождению, могут быть, однако, связаны с различ­ными функциями. Может существовать гомология, но может не существовать аналогии между ними, причем это несовпаде­ние, естественно, будет тем резче, чем больший отрезок разви­тия мы берем и чем ниже мы спускаемся по ступеням эволюции. Поэтому если на высших ступенях биологической эволюции мы еще можем по органам достаточно уверенно ориентировать­ся в функциях, то, чем дальше мы отходим от высших животных, тем такая ориентировка становится менее надежной. Это и со­ставляет основное затруднение в задаче различения органов чувствительности и органов раздражимости.

Итак, мы снова пришли к проблеме чувствительности и раз­дражимости. Однако теперь эта проблема встала перед нами в иной форме — в форме проблемы различения органов ощуще­ний и органов, которые раздражимы, но которые, тем не менее, не являются органами ощущения.

Невозможность объективно различать между собой процес­сы чувствительности и раздражимости привела физиологию последнего столетия вообще к игнорированию проблемы этого различения. Поэтому часто оба эти термина — чувствительность и раздражимость — употребляются как синонимы. Правда, фи­зиология на заре своего развития различала эти понятия: поня­тие чувствительности (sensibilitas), с одной стороны, и понятие раздражимости (irribilitas) — с другой (А. фон Галлер).

В наши дни вопрос о необходимости различения чувстви­тельности и раздражимости снова стал значимым для физио­логии. Это понятно: современные физиологи все ближе и бли­же подходят к изучению таких физиологических процессов, которые непосредственно связаны с одним из высших свойств материи — с психикой. Не случайно, поэтому у Л. А. Орбели мы снова встречаемся с мыслью о необходимости различать эти два понятия — понятие чувствительности и раздражимос­ти. «Я буду стараться пользоваться понятием «чувствитель­ность». только в тех случаях, когда мы можем с уверенностью сказать, что раздражение данного рецептора и соответствую­щих ему высших образований сопровождается возникновени­ем определенного субъективного ощущения. Во всех других случаях, где нет уверенности или не может быть уверенности в том, что данное раздражение сопровождается каким-либо субъ­ективным ощущением, мы будем говорить о явлениях раздра­жительности и возбудимости.

Что же в таком случае представляет собой процесс вза­имодействия, в котором раскрывает себя то высшее свойство материи, которое мы называем психикой? Это определенная форма жизненных процессов. Если бы не существовало перехо­да животных к более сложным формам жизни, то не существова­ло бы и психики, ибо психика есть именно продукт усложнения жизни. И наоборот, если бы психика не возникала на опреде­ленной ступени развития материи, то невозможны были бы и те сложные жизненные процессы, необходимым условием ко­торых является способность психического отражения субъек­том окружающей его предметной действительности.

Итак, основной вывод, который мы можем сделать, заклю­чается в том, что для решения вопроса о возникновении пси­хики мы должны начинать с анализа тех условий жизни и того процесса взаимодействия, который ее порождает. Но такими условиями могут быть только условия жизни, а таким процес­сом — только сам материальный жизненный процесс.

Психика возникает на определенной ступени развития, жиз­ни не случайно, а необходимо, т. е. закономерно. В чем же заклю­чается необходимость ее возникновения? Ясно, что если психи­ка не есть только чисто субъективное явление, не только «эпи­феномен» объективных процессов, но представляет собой свой­ство, имеющее реальное значение в жизни, то необходимость ее возникновения определяется развитием самой жизни, более сложные условия, которой требуют от организмов способности отражения объективной действительности в форме простей­ших ощущений. Психика не просто «прибавляется» к жизнен­ным функциям организмов, но, возникая в ходе их развития, дает начало качественно новой высшей форме жизни — жизни, связанной с психикой, со способностью отражения действи­тельности.

Значит, для того чтобы раскрыть процесс перехода от жи­вой, но еще не обладающей психикой материи к материи жи­вой и вместе с тем обладающей психикой, требуется исходить не из самих по себе внутренних субъективных состояний в их отделенности от жизнедеятельности субъекта и не из поведе­ния, рассматриваемого в отрыве от психики или лишь как то, «через что изучаются» психические состояния и процессы, но нужно исходить из действительного единства психики и деятельности субъекта и исследовать их внутренние взаимосвязи и взаимопревращения.

Процесс биологической эволюции, совершающийся в форме постоянной борьбы наследственности и приспособле­ния, выражается во все большем усложнении процессов, осу­ществляющих обмен веществ между организмом и средой. Эти процессы усложняются, в частности, в том отношении, что бо­лее высокоразвитые организмы оказываются в состоянии под­держивать свою жизнь за счет все большего числа ассимилируе­мых ими из внешней среды веществ и форм энергии. Возникают сложные цепи процессов, поддерживающих жизнь организмов, и специализированные, связанные между собой виды раздра­жимости по отношению к соответствующим внешним воздей­ствиям.

Развитие жизнедеятельности организмов, однако, не сво­дится только к такому, прежде всего количественному, ее услож­нению.

В ходе прогрессивной эволюции на основе усложнения про­цессов обмена веществ происходит также изменение общего ти­па взаимодействия организмов и среды. Деятельность организ­мов качественно изменяется: возникает качественно новая фор­ма взаимодействия, качественно новая форма жизни.

Анализ чисто фактического положения вещей показывает, что в ходе дальнейшего развития раздражимость развивается не только в том направлении, что организмы делаются способ­ными использовать для поддержания своей жизни все новые и новые источники, все новые и новые свойства среды, но так­же и в том направлении, что организмы становятся раздражи­мыми и по отношению к таким воздействиям, которые сами по себе не в состоянии определить ни положительно, ни отрица­тельно их ассимилятивную деятельность, обмен веществ с внеш­ней средой. Так, например, лягушка ориентирует свое тело в на­правлении донесшегося до нее легкого шороха; она, следователь­но, раздражима по отношению к данному воздействию. Однако энергия звука шороха, воздействующая на организм лягушки, ни на одной из ступеней своего преобразования в организме не ассимилируется им и вообще прямо не участвует в его асси­милятивной деятельности. Иначе говоря, само по себе данное воздействие не может служить поддержанию жизни организ­ма, и наоборот, оно вызывает лишь диссимиляцию вещества организма.

В чем же в таком случае заключается жизненная, биологи­ческая роль раздражимости организмов по отношению к тако­го рода воздействиям? Она заключается в том, что, отвечая опре­деленными процессами на эти сами по себе непосредственно жизненно незначимые воздействия, животное приближает себя к возможности усвоения необходимого для поддержания его жизни вещества и энергии (например, к возможности схваты­вания или поглощения шуршащего в траве насекомого, веще­ство которого служит ему пищей).

Рассматриваемая новая форма раздражимости, свойствен­ная более высокоорганизованным животным, играет, следова­тельно, положительную биологическую роль в силу того, что она опосредствует деятельность организма, направленную на поддержание жизни.

Схематически это изменение формы взаимодействия орга­низмов со средой может быть выражено так: на известном этапе биологической эволюции организм вступает в активные отноше­ния также с такими воздействиями (назовем их воздействиями типа а), биологическая роль которых определяется их объектив­ной устойчивой связью с непосредственно биологически значи­мыми воздействиями (назовем эти последние воздействиями типа а). Иначе говоря, возникает деятельность, специфическая особенность которой заключается в том, что ее предмет опреде­ляется не его собственным отношением к жизни организма, но его объективным отношением к другим свойствам, к другим воздей­ствиям, т. е. отношением : а.

Что же обозначает собой это наступающее изменение фор­мы жизни с точки зрения функций организма и его строения? Очевидно, организм должен обнаруживать теперь процессы раз­дражимости двоякого рода: с одной стороны, раздражимость по отношению к воздействиям, непосредственно необходимым для поддержания его жизни (а), а с другой стороны, раздражимость по отношению также и к таким свойствам среды, которые непос­редственно не связаны с поддержанием его жизни ().

Нужно отметить, что этому факту — факту появления раз­дражимости, соотносящей организм с такими воздействующи­ми свойствами среды, которые не в состоянии сами по себе опреде­лить жизнь организма, — долго не придавалось сколько-ни­будь существенного значения. Впервые оно было выделено И. П. Павловым.

Итак, мы можем предварительно определить чувстви­тельность следующим образом: чувствительность (способность к ощущению) есть генетически не что иное, как раздражимость по отношению к такого рода воздействиям среды, которые со­относят организм к другим воздействиям, т.е. которые ориен­тируют организм в среде, выполняя сигнальную функцию. Необходимость возникновения этой формы раздражимости заключается в том, что она опосредствует основные жизнен­ные процессы организма, протекающие теперь в более слож­ных условиях среды.

Процессы чувствительности могут возникнуть и удержать­ся в ходе биологической эволюции, конечно, лишь при усло­вии, если они вызываются такими свойствами среды, которые объективно связаны со свойствами, непосредственно биологи­чески значимыми для животных; в противном случае их суще­ствование ничем не было бы биологически оправдано, и они должны были бы видоизмениться или исчезнуть вовсе. Они, следовательно, необходимо должны соответствовать объектив­ным свойствам окружающей среды и правильно отражать их в соответствующих связях. Так, в нашем примере с лягушкой те процессы, которые вызываются у нее шорохом, отражают собой особенности данного воздействующего звука в его устойчивой связи с движением насекомых, служащих для нее пищей.

Первоначально чувствительность животных, по-видимому, является малодифференцированной. Однако ее развитие необ­ходимо приводит к тому, что одни воздействия все более точно дифференцируются от других (например, звук шороха от вся­ких иных звуков), так что воздействующие свойства среды вы­зывают у животного процессы, отражающие эти воздействия в их отличии от других воздействий, в качественном их своеоб­разии, в их специфике. Недифференцированная чувствитель­ность превращается в чувствительность все более дифференци­рованную, возникают дифференцированные ощущения.

ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ ПСИХИКИ [2]

Отражение животными среды находится в единстве с их деятельностью. Это значит, что, хотя существует различие между ними, они вместе с тем неотделимы друг от друга. Это значит, далее, что существуют взаимопереходы между ними. Эти взаимопереходы заключаются в том, что, с одной стороны, всякое отражение формируется в процессе деятельности жи­вотного; таким образом, то, будет ли отражаться и насколько точно будет отражаться в ощущениях животных воздейству­ющее на него свойство предмета, определяется тем, связано ли реально животное в процессе приспособления к среде, в своей деятельности с данным предметом и как именно оно с ним свя­зано. С другой стороны, всякая деятельность животного, опо­средствованная ощущаемыми им воздействиями, совершает­ся в соответствии с тем, как отражается данное воздействие в ощущениях животного. Понятно, что основным в этом слож­ном единстве отражения и деятельности является деятельность животного, практически связывающая его с объективной дей­ствительностью; вторичным, производным оказывается пси­хическое отражение воздействующих свойств этой действи­тельности.

Деятельность животных на самой ранней, первой стадии развития психики характеризуется тем, что она отвечает тому или иному отдельному воздействующему свойству (или сово­купности отдельных свойств) в силу существенной связи дан­ного свойства с теми воздействиями, от которых зависит осуще­ствление основных биологических функций животных. Соот­ветственно отражение действительности, связанное с таким стро­ением деятельности, имеет форму чувствительности к отдельным воздействующим свойствам (или совокупности свойств), фор­му элементарного ощущения. Эту стадию в развитии психики мы будем называть стадией элементарной сенсорной психики. Стадия элементарной сенсорной психики охватывает длинный ряд животных. Возможно, что элементарной чувствительнос­тью обладают некоторые высшие инфузории.

Еще гораздо более уверенно мы можем утверждать это в от­ношении таких животных, как некоторые черви, ракообразные, насекомые, и, разумеется, в отношении всех позвоночных жи­вотных.

Понятно, что материальную основу развития деятель­ности и чувствительности животных составляет развитие их анатомической организации. Тот общий путь изменений орга­низмов, с которыми связано развитие в переделах стадии эле­ментарной сенсорной психики, заключается, с одной стороны, в том, что органы чувствительности животных, стоящих на этой стадии развития, все более дифференцируются и их число уве­личивается; соответственно дифференцируются и их ощуще­ния. Например, у низших животных клеточки, возбудимые по отношению к свету, рассеяны по всей поверхности тела так, что эти животные могут обладать лишь весьма диффузной све­точувствительностью.

Затем впервые у червей светочувствительные клетки стяги­ваются к головному концу тела и, концентрируясь, приобрета­ют форму пластинок; эти органы дают возможность уже доста­точно точной ориентации в направлении к свету. Наконец, на еще более высокой ступени развития (моллюски) в результате выгибания этих пластинок возникает внутренняя сферическая светочувствительная полость, действующая как «камера-люцида», которая позволяет воспринимать движения предметов.

С другой стороны, развиваются и органы движения, орга­ны внешней деятельности животных. Их развитие происходит особенно заметно в связи с двумя следующими главными из­менениями: с одной стороны, в связи с переходом к жизни в условиях наземной среды, а с другой стороны, у гидробионтов (животных, живущих в водной среде) в связи с переходом к активному преследованию добычи.

Вместе с развитием органов чувствительности и органов дви­жения развивается также и орган связи и координации процес­сов — нервная система.

Первоначально нервная система представляет собой про­стую сеть, волокна которой, идущие в различных направлениях, соединяют заложенные на поверхности чувствительные клетки непосредственно с сократительной тканью животного. Этот тип нервной системы у современных видов не представлен. У ме­дуз нервная сеть, идущая от чувствительных клеток, связана с мышечной тканью уже через посредство двигательных нервных клеток.

По такой сетевидной нервной системе возбуждение пере­дается диффузно, образующие ее нервные волокна обладают двусторонней проводимостью, тормозные процессы, видимо, отсутствуют. Дальнейший шаг в развитии нервной системы вы­ражается в выделении нейронов, образующих центральные ган­глии (нервные узлы). По одной линии эволюции (у иглокожих животных) нервные ганглии образуют окологлоточное коль­цо с отходящими от него нервными стволами. Это уже такой нервный центр, который позволяет осуществляться относи­тельно очень сложно согласованными движениями, как, на­пример, движения открывания морскими звездами двуствор­чатых раковин. По двум другим большим линиям эволюции (от первичных червей к ракообразным и паукам, от первичных червей — к насекомым) происходит образование более массив­ного переднего (головного) ганглия, который подчиняет себе работу нижележащих нервных ганглиев.

Возникновение этого типа нервной системы обусловлено выделением наряду с другими органами чувств ведущего орга­на, который становится, таким образом, главным органом, опо­средствующим жизнедеятельность организма.

Эволюция такой узловой нервной системы идет в направ­лении все большей ее дифференциации, что связано с сегмен­тированием тела животного.

Изменение деятельности внутри этой стадии развития за­ключается во все большем ее усложнении, происходящем вме­сте с развитием органов восприятия, действия и нервной сис­темы животных. Однако как общий тип строения деятельнос­ти, так и общий тип отражения среды на всем протяжении этой стадии резко не меняются. Деятельность побуждается и регу­лируется отражением ряда отдельных свойств; восприятие дей­ствительности никогда, следовательно, не является восприяти­ем целостных вещей. При этом у более низкоорганизованных животных (например, у червей) деятельность побуждается все­гда воздействием одного какого-нибудь свойства, так что, например, характерной особенностью поисков пищи является у них то, что они всегда производятся, как указывает В. Вагнер, «при посредстве какого-либо одного органа чувств, без содей­ствия других органов чувств: осязания, реже обоняния и зре­ния, но всегда только одного из них».

Усложнение деятельности в пределах этого общего ее типа происходит в двух главных направлениях. Одно из них наибо­лее ярко выражено по линии эволюции, ведущей от червей к насекомым и паукообразным. Оно проявляется в том, что дея­тельность животных приобретает характер иногда весьма длин­ных цепей, состоящих из большого числа реакций, отвечающих на отдельные последовательные воздействия. Ярким примером такой деятельности может служить часто приводимое описание поведения личинки, называемой муравьиным львом.

Стадия перцептивной психики

Следующая за стадией элементарной сенсорной психики вто­рая стадия развития может быть названа стадией перцептивной психики. Она характеризуется способностью отражения внеш­ней объективной действительности уже не в форме отдельных элементарных ощущений, вызываемых отдельными свойствами или их совокупностью, но в форме отражения вещей.

Переход к этой стадии развития психики связан с измене­нием строения деятельности животных, которое подготовля­ется еще на предшествующей стадии.

Это изменение в строении деятельности заключается в том, что уже наметившееся раньше содержание ее, объективно отно­сящееся не к самому предмету, на который направлена деятель­ность животного, но к тем условиям, в которых этот предмет объективно дан в среде, теперь выделяется. Это содержание уже не связывается с тем, что побуждает деятельность в целом, но отвечает специальным воздействиям, которые его вызывают.

На разных уровнях стадии перцептивной психики стоит большинство существующих ныне позвоночных животных.

Переход к этой стадии, по-видимому, связан с переходом по­звоночных к наземному образу жизни.

Возникновение и развитие у животных перцептивной пси­хики обусловлено рядом существенных анатомо-физиологических изменений. Главнейшее из них заключается в развитии и изменении роли дистантных (действующих на расстоянии) органов чувств, в первую очередь зрения. Их развитие выра­жается в том, что меняется как их значение в общей системе деятельности, так и форма их анатомических взаимосвязей с центральным нервным аппаратом. Если на предшествующей стадии развития дифференциация органов чувств приводила к выделению среди них доминирующих органов, то у позвоноч­ных животных ведущие органы все более становятся органами, интегрирующими внешние воздействия. Это оказывается воз­можным благодаря одновременно происходящей перестройке центральной нервной системы с образованием переднего моз­га, а затем и мозговой коры (впервые у рептилий). Первона­чально (у рыб, амфибий, рептилий) передний мозг является чисто обонятельной формацией, составляя как бы продолже­ние их центрального обонятельного аппарата. В дальнейшем процессе развития (у млекопитающих) удельный вес обоня­тельных центров в мозговой коре резко уменьшается за счет представительства других органов чувств. Это ясно видно, если сравнить между собой место, занимаемое обонятельной корой, например, у ежа и обезьяны.

Наоборот, зрение, процесс «кортикализации» которого происходит, начиная с рептилий, занимает в коре относительно все большее место. У птиц глаза становятся главным рецептором. Зрение играет основную роль также у многих высших млеко­питающих.

Одновременно развиваются и органы внешних движений — эти «естественные орудия» животных, позволяющие осуще­ствлять сложные операции, требуемые жизнью в условиях на­земной среды (бег, лазание, преследование добычи, преодоление препятствий и т. п.). Двигательные функции животных так же все более кортикализуются (переходят в кору головного мозга), так что полное развитие операций у животных происходит уже в связи с развитием коры.

Таким образом, если у низших позвоночных их деятельность еще связана преимущественно с нижележащими центрами (под­корковые ганглии), то в дальнейшем она становится все более зависящей от коры, изменения в строении которой и отража­ют собой все последующее ее развитие.

Выделение операций, характеризующее стадию перцептив­ной психики, дает начало развитию новой формы закрепления опыта животных, закреплению в форме двигательных навы­ков, в узком смысле этого термина.

Иногда навыком называют любые связи, возникающие в ин­дивидуальном опыте. Однако при таком расширенном пони­мании навыка это понятие становится весьма расплывчатым, охватывающим огромный круг совершенно различных процес­сов, начиная от изменения реакций инфузорий и кончая слож­ными действиями человека. В противоположность такому ни­чем не оправданному расширению понятия навыка мы будем называть навыками лишь закрепленные операции.

Это определение навыка совпадает с пониманием навыков, впервые выдвинутым у нас В. П. Протопоповым, который экс­периментально показал, что двигательные навыки у животных формируются из двигательных элементов преодоления прегра­ды, что содержание навыков определяется характером самой преграды, стимул же (т. е. основное побуждающее воздействие) влияет на навык только динамически (на быстроту и прочность закрепления навыка) и на его содержании не отражается1.

Двигательные элементы, входящие в состав навыков жи­вотных, могут иметь различный характер: это могут быть как движения видовые, врожденные, так и движения, приобретен­ные в предшествующем опыте; наконец, это могут быть движе­ния, закрепленные в процессе тех случайных двигательных проб, которые совершает животное в процессе формирования дан­ного навыка.

Ясно выраженные навыки в собственном смысле наблюда­ются впервые лишь у животных, имеющих кору головного моз­га. Поэтому физиологической основой образования навыков следует считать механизм образования и закрепления систем именно кортикальных условных нервных связей.

При переходе к стадии перцептивной психики качествен­но изменяется также и сенсорная форма закрепления опыта. У животных впервые возникают чувственные представления.

Таким образом, вместе с изменением строения деятель­ности животных и соответствующим изменением формы отра­жения ими действительности происходит перестройка также и функции памяти. Прежде, на стадии элементарной сенсорной психики, эта функция выражалась в двигательной сфере жи­вотных в форме изменения под влиянием внешних воздействий движений, связанных с побуждающим животное воздействием, а в сенсорной сфере — в закреплении связи отдельных воздей­ствий. Теперь, на этой более высокой стадии развития, мнемическая функция выступает в моторной сфере в форме двига­тельных навыков, а в сенсорной сфере — в форме примитив­ной образной памяти.

Еще большие изменения претерпевают при переходе к пер­цептивной психике процессы анализа и обобщения внешней среды, воздействующей на животных.

Уже на первых ступенях развития психики можно наблю­дать процессы дифференциации и объединения животными отдельных воздействий. Если, например, животное, прежде одинаково реагировавшее на два различных звука, поставить в такие условия, что только один из этих звуков будет связан с биологически важным воздействием, то другой постепенно пе­рестает вызывать у него какую бы то ни было реакцию. Про­исходит дифференциация этих звуков между собой; животное реагирует теперь избирательно. Наоборот, если с одним и тем же биологически важным воздействием связать целый ряд раз­ных звуков, то животное будет одинаково отзываться на любой из них — они приобретут для него одинаковый биологический смысл. Происходит их примитивное обобщение. Таким обра­зом, в пределах стадии элементарной сенсорной психики на­блюдаются процессы, как дифференциации, так и обобщения животными отдельных воздействий, отдельных воздействую­щих свойств. При этом важно отметить, что эти процессы опре­деляются не абстрактно взятым соотношением воздействий, но зависят от их роли в деятельности животного. Поэтому-то животные будут легко дифференцировать между собой раз­личные воздействия или нет и произойдет или не произойдет их обобщение, зависит не столько от степени их объективного сходства, сколько от их конкретной биологической роли. Так, например, пчелы легко дифференцируют формы, близкие к фор­мам цветка, но затрудняются в выделении даже ясно различа­ющихся отвлеченных форм (треугольник, квадрат и т. д.).

Это положение сохраняет свою силу и на дальнейших эта­пах развития животного мира. Собаки, например, реагируют даже на ничтожные по силе запахи животного происхождения, но не реагируют на запах цветов, одеколона и т. п. (Пасси и Бине)1. Вообще, если данный запах приобретает для собаки био­логический смысл, то она способна очень тонко различать его; по данным специальных исследований собака различает в экс­периментальных условиях запах органических кислот в ни­чтожном растворе — 1:1 000 000.

Главное изменение в процессах дифференциации и обоб­щения при переходе к перцептивной психике выражается в том, что у животных возникают дифференциация и обобщение об­разов вещей.

Проблема возникновения и развития обобщенного отраже­ния вещей представляет собой уже гораздо более сложный во­прос, на котором необходимо остановиться специально.

Образ вещи отнюдь не является простой суммой отдельных ощущений, механическим продуктом многих одновременно воздействующих свойств, принадлежащих объективно разным вещам. Так, если мы имеем две какие-нибудь вещи А и В, об­ладающие свойствами а, б, в, г и м, н, о, п, то для возникнове­ния образа необходимо, чтобы эти отдельные воздействующие свойства выступили как образующие два различных единства (А и В), т. е. необходимо, чтобы произошла дифференциация между ними именно в этом отношении. Это значит также, что при повторении данных воздействий в ряду других прежде вы­деленное единство их должно быть воспринято как та же са­мая вещь. Однако при неизбежной изменчивости среды и усло­вий самого восприятия это возможно лишь в том случае, если возникший образ вещи является обобщенным.

В описанных случаях мы наблюдаем двоякие взаимосвя­занные процессы: процессы переноса операции из одной конк­ретной ситуации в другую, объективно сходную с ней, и процес­сы формирования обобщенного образа вещи. Возникая вместе с формированием операции по отношению к данной вещи и на ее основе, обобщенный образ этой вещи позволяет в дальней­шем осуществиться переносу операции в новую ситуацию; в этом процессе благодаря изменению предметных условий де­ятельности прежняя операция вступает в некоторое несоответ­ствие с ними и поэтому необходимо видоизменяется, перестра­ивается. Соответственно перестраивается, уточняется и как бы вбирает в себя новое содержание также и обобщенный образ данной вещи, что, в свою очередь, приводит к возможности даль­нейшего переноса операции в новые предметные условия, тре­бующие еще более полного и правильно обобщенного отраже­ния их животными.

Таким образом, восприятие здесь еще полностью включено во внешние двигательные операции животного. Обобщение и диф­ференциация, синтез и анализ происходят в едином процессе.

Развитие операций и обобщенного восприятия окружаю­щей внешней действительности находит свое выражение в даль­нейшем усложнении коры головного мозга. Происходит даль­нейшая дифференциация интегративных полей, которые за­нимают в коре относительно все большее место.

Функция этих высших интегративных полей и заключает­ся, как это показывает само их название, именно в интегриро­вании отдельных воздействий.

Психика большинства млекопитающих животных остается на стадии перцептивной психики, однако наиболее высокооргани­зованные из них поднимаются еще на одну ступень развития.

Эту новую, высшую ступень обычно называют стадией интел­лекта (или «ручного мышления»). Конечно, интеллект живот­ных — это совсем не то же самое, что разум человека; между ними существует, как мы увидим, огромное качественное различие.

Стадия интеллекта характеризуется весьма сложной дея­тельностью и столь же сложными формами отражения действительности. Поэтому, прежде чем говорить об условиях перехода на стадию интеллекта, необходимо описать деятель­ность животных, стоящих на этой стадии развития в ее внеш­нем выражении.

Интеллектуальное поведение наиболее высокоразвитых жи­вотных — человекоподобных обезьян — было впервые система­тически изучено в экспериментах, поставленных Кёлером.

Эти эксперименты были построены по следующей схеме.

Обезьяна (шимпанзе) помещалась в клетку. Вне клетки, на таком расстоянии от нее, что рука обезьяны не могла непосред­ственно дотянуться, помещалась приманка (банан, апельсин и др.). Внутри клетки лежала палка. Обезьяна, привлекаемая при­манкой, могла приблизить ее к себе только при одном условии: если она воспользуется палкой. Как же ведет себя обезьяна в такой ситуации? Оказывается, что обезьяна, прежде всего, на­чинает с попыток схватить приманку непосредственно рукой. Эти попытки не приводят к успеху. Деятельность обезьяны на некоторое время как бы угасает. Животное отвлекается от при­манки, прекращает свои попытки. Затем деятельность начина­ется вновь, но теперь она идет уже по другому пути. Не пыта­ясь непосредственно схватить плод рукой, обезьяна берет пал­ку, протягивает ее по направлению к плоду, касается его, тянет палку назад, снова протягивает ее и снова тянет назад, в ре­зультате чего плод приближается и обезьяна его схватывает. Задача решена.

По тому же принципу были построены и другие многочислен­ные задачи, которые ставились перед человекоподобными обезь­янами; для их решения также необходимо было применить такой способ деятельности, который не мог сформироваться в ходе решения данной задачи. Например, в вольере, где содержались животные, на верхней решетке подвешивались бананы, непосред­ственно овладеть которыми обезьяна не могла. Вблизи ставился пустой ящик. Единственно возможный способ достать в данной ситуации бананы заключается в том, чтобы подтащить ящик к месту, над которым висит приманка, и воспользоваться им как подставкой. Наблюдения показывают, что обезьяны и эту задачу решают без заметного предварительного научения.

Итак, если на более низкой ступени развития операция фор­мировалась медленно, путем многочисленных проб, в процессе которых удачные движения постепенно закреплялись, другие же, лишние движения столь же постепенно затормаживались, отмирали, то в этом случае у обезьяны мы наблюдаем раньше период полного неуспеха — множество попыток, не приводя­щих к осуществлению деятельности, а затем как бы внезапное нахождение операции, которая почти сразу приводит к успе­ху. Это первая характерная особенность интеллектуальной де­ятельности животных.

Вторая характерная ее особенность заключается в том, что если опыт повторить еще раз, то данная операция, несмотря на то, что она была осуществлена только один раз, воспроизво­дится, т. е. обезьяна решает подобную задачу уже без всяких предварительных проб.

Третья особенность данной деятельности состоит в том, что найденное решение задачи очень легко переносится обезьяной в другие условия, лишь сходные с теми, в которых впервые воз­никло данное решение. Например, если обезьяна решила зада­чу приближения плода с помощью палки, то оказывается, что если теперь ее лишить палки, то она легко использует вместо нее какой-нибудь другой подходящий предмет. Если изменить положение плода по отношению к клетке, если вообще несколь­ко изменить ситуацию, то животное все же сразу находит нуж­ное решение. Решение, т.е. операция, переносится в другую ситуацию и приспосабливается к этой новой, несколько отлич­ной от первой ситуации.

Среди многочисленных данных, добытых в эксперименталь­ных исследованиях человекоподобных обезьян, следует отметить одну группу фактов, которые представляют некоторое качествен­ное своеобразие. Эти факты говорят о том, что человекоподоб­ные обезьяны способны к объединению в единой деятельности двух различных операций.

Так, например, вне клетки, где находится животное, в неко­тором отдалении от нее кладут приманку. Несколько ближе к клетке, но все же вне пределов досягаемости животного, нахо­дится длинная палка. Другая палка, более короткая, которой можно дотянуться до длинной палки, но нельзя достать до при­манки, положена в клетку. Значит, для того чтобы решить зада­чу, обезьяна должна раньше взять более короткую палку, до­стать ею длинную палку, а затем уже с помощью длинной палки пододвинуть к себе приманку. Обычно обезьяны справляются с подобными «двухфазными» задачами без особого труда. Итак, четвертая особенность интеллектуальной деятельности заклю­чается в способности решения двухфазных задач.

Дальнейшие опыты других исследователей показали, что эти характерные черты сохраняются и в более сложном поведении человекообразных обезьян (Н. Н. Ладыгина-Котс, Э. Г. Вацуро).

В качестве примера решения человекообразной обезьяной одной из наиболее сложных задач может служить следующий опыт. В вольере, где жили обезьяны, ставился ящик, который с одной стороны представлял собой решетчатую клетку, а с другой имел узкую продольную щель. У задней стенки этого ящика клал­ся плод, ясно видимый и через решетку передней его стенки, и через щель сзади. Расстояние приманки от решетки было таким, что рука обезьяны не могла дотянуться до нее. Со стороны зад­ней же стенки приманку нельзя было достать, потому что рука обезьяны не пролезала через имеющуюся в ней щель. Вблизи зад­ней стенки клетки в землю вбивался прочный кол, к которому с помощью не очень длинной цепи прикреплялась палка.

Решение этой задачи заключается в том, чтобы просунуть палку сквозь щель задней стенки ящика и оттолкнуть ею плод к передней решетке, через которую он может быть взят потом уже просто рукой.

Как же ведет себя животное в этой ситуации? Приблизившись к клетке и заметив плод, обезьяна раньше пытается достать его через решетку. Затем она обходит ящик, смотрит на плод че­рез щель его задней стенки, пытается достать плод через щель с помощью палки, что невозможно. Наконец животное оттал­кивает плод палкой, просунутой в щель, от себя и делает об­ходное движение, чтобы взять его со стороны решетки.

Как формируются все эти сложные операции, которые на­блюдаются в описанных опытах? Возникают ли они действи­тельно внезапно, без всякой предварительной подготовки, как это кажется по первому внешнему впечатлению, или же они скла­дываются принципиально так же, как и на предшествующей ста­дии развития, т. е. путем постепенного, хотя и происходящего во много раз быстрее, отбора и закрепления движений, приводя­щих к успеху?

На этот вопрос ясно отвечает один из опытов, описанных французскими исследователями. Он проводился так. Челове­коподобная обезьяна помещалась в клетку. Снаружи у самой решетки ставился небольшой ящик, имеющий выход со сторо­ны, противоположной той, которая примыкала к решетке. Око­ло ближайшей стенки ящика клался апельсин. Для того чтобы достать апельсин в этих условиях, животное должно было вы­катить его из ящика толчком от себя. Но такой толчок мог быть делом случайности. Чтобы исключить эту возможность, иссле­дователи применили следующий остроумный способ: они за­крыли сверху этот ящик частой сеткой. Ячейки сетки были та­кого размера, что обезьяна могла просунуть через них только палец, а высота ящика была рассчитана так, что, просунув па­лец, обезьяна хотя и могла коснуться апельсина, но не могла его сильно толкнуть. Каждое прикосновение могло, поэтому подвинуть плод только на несколько сантиметров вперед. Этим всякая случайность в решении задачи была исключена. С дру­гой стороны, этим была предоставлена возможность точно изу­чить тот путь, который проделывает плод. Будет ли обезьяна двигать плод в любом направлении, так что путь апельсина сло­жится из отдельных перемещений, которые случайно приве­дут его к краю ящика, или же обезьяна поведет плод по крат­чайшему пути к выходу из ящика, т. е. ее действия сложатся не из случайных движений, но из движений, определенным обра­зом направленных? Лучший ответ на поставленный вопрос дало при этом само животное. Так как процесс постепенного пере­движения апельсина занимает много времени и, по-видимому, утомляет животное, то оно уже на полпути в нетерпении дела­ет промеривающее движение рукой, т. е. пытается достать плод, и, обнаружив невозможность это сделать, снова начинает мед­ленное выталкивание его, пока апельсин не оказывается в поле Достижения его рукой (Гюйом и Мейерсон).

Кёлер считал, что главный признак, который отделяет по­ведение этих животных от поведения других представителей животного мира и который сближает его с поведением чело­века, заключается именно в том, Что операции формируются у них не постепенно, путем проб и ошибок, но возникают внезап­но, независимо от предшествующего опыта, как бы по догад­ке. Вторым, производным от первого признаком интеллекту­ального поведения он считал способность запоминания най­денного решения «раз и навсегда» и его широкого переноса в другие, сходные с начальными условия. Что же касается фак­та решения обезьянами двухфазных задач, то Кёлер и идущие за ним авторы считают, что в его основе лежит сочетание обо­их моментов: «догадки» животного и переноса найденного преж­де решения. Таким образом, этот факт ими рассматривается как не имеющий принципиального значения.

С этой точки зрения, для того чтобы понять все своеобра­зие интеллектуальной деятельности обезьян, достаточно объяс­нить главный факт — факт внезапного нахождения животным способа решения первой исходной задачи.

Кёлер пытался объяснить этот факт тем, что человекоподоб­ные обезьяны обладают способностью соотносить в восприятии отдельные выделяемые вещи друг с другом так, что они воспри­нимаются как образующие единую «целостную ситуацию».

Само же это свойство восприятия — его структурность — является, по мысли Кёлера, лишь частным случаем, выражаю­щим общий «принцип структурности», якобы изначально ле­жащий не только в основе психики животных и человека и в основе их жизнедеятельности, но и в основе всего физическо­го мира.

С этой точки зрения «принцип структурности» может слу­жить объяснительным принципом, но сам далее необъясним и не требует объяснения. Разумеется, попытка раскрыть сущ­ность интеллекта исходя из этой идеалистической «гештальт-теории» оказалась несостоятельной. Совершенно ясно, что привлечение структурности восприятия для объяснения свое­образия поведения высших животных является недостаточ­ным. Ведь с точки зрения сторонников «принципа структур­ности» структурное восприятие свойственно не только выс­шим обезьянам. Оно свойственно и гораздо менее развитым животным; однако эти животные не обнаруживают интеллек­туального поведения.

Неудовлетворительным это объяснение оказалось и с дру­гой стороны. Подчеркивая внезапность интеллектуального ре­шения и изолируя этот факт от содержания опыта животного, Кёлер не учел целый ряд обстоятельств, характеризующих по­ведение обезьян в естественных условиях их жизни.

К. Бюлер, кажется, первым обратил внимание на то, что име­ется нечто общее между приближением плода к себе с помо­щью палки и привлечением к себе плода, растущего на дереве, с помощью ветки. Далее было обращено внимание на то, что обходные пути, наблюдаемые у человекообразных обезьян, тоже могут быть объяснены тем, что эти животные, живя в лесах и переходя с одного дерева на другое, должны постоянно пред­варительно «примериваться» к пути, так как иначе животное может оказаться в тупике того естественного лабиринта, кото­рый образуется деревьями. Поэтому не случайно, что обезья­ны обнаруживают развитую способность решения задач на «об­ходные пути».

В позднейших работах психологов и физиологов мысль о том, что объяснение интеллектуального поведения обезьян сле­дует искать прежде всего в его связи с их обычным видовым поведением в естественных условиях существования, стала вы­сказываться еще более определенно.

С этой точки зрения интеллектуальное «решение» представ­ляет собой не что иное, как применение в новых условиях фи­логенетически выработанного способа действия. Такой пере­нос способа действия отличается от обычного переноса опера­ций у других животных только тем, что он происходит в более широких границах.

Итак, согласно этому пониманию интеллектуального поведе­ния обезьян, главные его признаки, выделенные Кёлером, долж­ны быть соотнесены друг с другом в обратном порядке. Не факт переноса найденного решения следует объяснять особым его ха­рактером (внезапность), но, наоборот, сам факт внезапного реше­ния экспериментальной задачи нужно понять как результат способности этих животных к широкому переносу операций.

Такое понимание интеллектуального поведения обезьян хо­рошо согласуется с некоторыми фактами и обладает тем досто­инством, что оно не противопоставляет интеллект животного его индивидуальному или видовому опыту, не отделяет интел­лект от навыков. Однако это понимание интеллектуального поведения встречается и с серьезными затруднениями. Преж­де всего, ясно, что ни формирование операции, ни ее перенос в новые условия деятельности не могут служить отличительны­ми признаками поведения высших обезьян, так как оба этих момента свойственны также животным, стоящим на более низ­кой стадии развития. Оба эти момента мы наблюдаем, хотя в менее яркой форме, также и у многих других животных — у млекопитающих, у птиц. Получается, что различие в деятель­ности и психике между этими животными и человекоподобны­ми обезьянами сводится к чисто количественному различию: более медленное или более быстрое формирование операции, более узкие или более широкие переносы. Но поведение чело­векоподобных обезьян отличается от поведения низших млеко­питающих и в качественном отношении. Употребление средств и особый характер их операций достаточно ясно свидетельству­ют об этом.

Далее, приведенное выше понимание интеллекта животных оставляет нераскрытым самое главное, а именно то, что же пред­ставляет собой наблюдаемый у обезьян широкий перенос дей­ствия и в чем заключается объяснение этого факта.

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно еще раз поменять местами указанные Кёлером особенности интеллектуального поведения животных и сделать исходным для анализа третий характерный факт, не имеющий, по мнению Кёлера, принци­пиального значения, — способность обезьян решать двухфаз­ные задачи.

В двухфазных задачах особенно ясно обнаруживается двухфазность всякой интеллектуальной деятельности животного. Нужно раньше достать палку, потом достать плод. Нужно рань­ше оттолкнуть плод от себя, а затем обойти клетку и достать его с противоположной стороны. Само по себе доставание пал­ки приводит к овладению палкой, а не привлекающим живот­ное плодом. Это — первая фаза. Вне связи со следующей фазой она лишена какого бы то ни было биологического смысла.

Это есть фаза подготовления. Вторая фаза — употребление пал­ки — является уже фазой осуществления деятельности в це­лом направленной на удовлетворение данной биологической потребности животного. Таким образом, если с этой точки зре­ния подойти к решению обезьянами любой из тех задач, кото­рые им давал Кёлер, то оказывается, что каждая из них требу­ет двухфазной деятельности: взять палку — приблизить к себе плод, отойти от приманки — овладеть приманкой, перевернуть ящик — достать плод и т. д.

Каково же содержание обеих этих фаз деятельности обезь­яны? Первая, подготовительная фаза побуждается, очевидно, не самим предметом, на который она направлена, например, не самой палкой. Если обезьяна увидит палку в ситуации, кото­рая требует не употребления палки, а, например, обходного пути, то она, конечно, не будет пытаться взять ее. Значит, эта фаза деятельности связана у обезьяны не с палкой, но с объектив­ным отношением палки к плоду. Реакция на это отношение и есть не что иное, как подготовление дальнейшей, второй фазы деятельности — фазы осуществления.

Что же представляет собой эта вторая фаза? Она направлена уже на предмет, непосредственно побуждающий животное, и строится в зависимости от определенных объективно-предмет­ных условий. Она включает, следовательно, в себя ту или иную операцию, которая становится достаточно прочным навыком.

Таким образом, при переходе к третьей, высшей стадии раз­вития животных наблюдается новое усложнение в строении деятельности. Прежде слитая в единый процесс деятельность Дифференцируется теперь на две фазы: фазу подготовления и фазу осуществления. Наличие фазы подготовления и состав­ляет характерную черту интеллектуального поведения. Интел­лект возникает, следовательно, впервые там, где возникает про­цесс подготовления возможности осуществить ту или иную опе­рацию или навык.

Существенным признаком двухфазной деятельности является то, что новые условия вызывают у животного уже не просто пробующие движения, но пробы различных прежде выработавшихся способов операций. Как, например, ведет курица, если ее гнать из-за загородки? Пробуя выйти наружу, она слепо мечется из стороны в сторону, т. е. просто увеличивает свою двигательную активность, пока, наконец, слу­чайное движение не приведет ее к успеху. Иначе ведут себя перед затруднением высшие животные. Они тоже делают про­бы, но это не пробы различных движений, а, прежде всего про­бы различных операций, способов деятельности. Так, имея дело с запертым ящиком, обезьяна раньше пробует привыч­ную операцию нажимания на рычаг; когда это ей не удается, она пытается грызть угол ящика; потом применяется новый способ: проникнуть в ящик через щель дверцы; затем следу­ет попытка отгрызть рычаг, которая сменяется попыткой вы­дернуть его рукой; наконец, когда и это не удается, она приме­няет последний метод — пробует перевернуть ящик (Бойтендейк).

Эта особенность поведения обезьян, которая заключается в том, что они могут решать одну и ту же задачу многими спо­собами, представляется нам важнейшим доказательством того, что у них, как и у других животных, стоящих на той же стадии развития, операция перестает быть неподвижно связанной с деятельностью, отвечающей определенной задаче, и для свое­го переноса не требует, чтобы новая задача была непосредствен­но сходной с прежней.

Рассмотрим теперь интеллектуальную деятельность со сторо­ны отражения животными окружающей их действительности.

В своем внешнем выражении первая, основная, фаза интел­лектуальной деятельности направлена на подготовление второй ее фазы, т. е. объективно определяется последующей деятельно­стью самого животного. Значит ли это, однако, что животное имеет в виду свою последующую операцию, что оно способно представить ее себе? Такое предположение является ничем не обоснованным. Первая фаза отвечает объективному отноше­нию между вещами. Это отношение вещей и должно быть от­ражено животным. Значит, при переходе к интеллектуальной деятельности форма психического отражения животными в дей­ствительности изменяется лишь в том, что возникает отражение не только отдельных вещей, но и их отношений (ситуаций).

Соответственно с этим меняется и характер переноса, а, сле­довательно, и характер обобщений животных. Теперь перенос операции является переносом не только по принципу сходства вещей (например, преграды), с которыми была связана данная операция, но и по принципу сходства отношений, связей ве­щей, которым она отвечает (например, ветка — плод). Живот­ное обобщает теперь отношения и связи вещей. Эти обобще­ния животного, конечно, формируются так же, как и обобщен­ное отражение, им вещей, т. е. в самом процессе деятельности.

Возникновение и развитие интеллекта животных имеет своей анатомо-физиологической основой дальнейшее разви­тие коры головного мозга и ее функций. Какие же основные из­менения в коре мы наблюдаем на высших ступенях развития животного мира? То новое, что отличает мозг высших млеко­питающих от мозга нижестоящих животных, — это относитель­но гораздо большее место, занимаемое лобной корой, развитие которой происходит за счет дифференциации ее префронтальных полей.

Как показывают экспериментальные исследования Джексобсена, экстирпация (удаление) передней части лобных до­лей у высших обезьян, решавших до операции серию сложных задач, приводит к тому, что у них становится невозможным решение именно двухфазных задач, в то время как уже уста­новившаяся операция доставания приманки с помощью палки полностью сохраняется. Так как подобный эффект не создает­ся экстирпацией никаких других полей коры головного мозга, то можно полагать, что эти новые поля специфически связаны с осуществлением животными двухфазной деятельности.

Исследование интеллекта высших обезьян показывает, что мышление человека имеет свое реальное подготовление в мире животных, что и в этом отношении между человеком и его жи­вотными предками не существует непроходимой пропасти. Од­нако, отмечая естественную преемственность в развитии психи­ки животных и человека, отнюдь не следует преувеличивать их сходство, как это делают некоторые современные зоопсихоло­ги, стремящиеся доказать своими опытами с обезьянами якобы извечность и природосообразность даже такого «интеллекту­ального поведения», как забота за плату и денежный обмен.

Неправильными являются также и попытки резко противопоставлять интеллектуальное поведение человекообразных обезьян поведению других высших млекопитающих. В насто­ящее время мы располагаем многочисленными фактами, сви­детельствующими о том, что двухфазная деятельность может быть обнаружена у многих высших животных, в том числе у собак, енотов и даже у кошек (правда, у последних, принадле­жащих к животным — «поджидателям», — лишь в очень своеоб­разном выражении).

Итак, интеллектуальное поведение, которое свойственно высшим млекопитающим и которое достигает особенно высо­кого развития у человекообразных обезьян, представляет со­бой ту верхнюю границу развития психики, за которой начи­нается история развития психики уже совсем другого, нового типа, свойственная только человеку, — история развития че­ловеческого сознания.

Общая характеристика психики животных

Предысторию человеческого сознания составляет, как мы видели, длительный и сложный процесс развития психики жи­вотных.

Если окинуть единым взглядом путь, который проходит это развитие, то отчетливо выступают его основные стадии и ос­новные управляющие им закономерности.

Развитие психики животных происходит в процессе их био­логической эволюции и подчинено общим законам этого про­цесса. Каждая новая ступень психологического развития име­ет в своей основе переход к новым внешним условиям суще­ствования животных и новый шаг в усложнении их физичес­кой организации.

Так, приспособление к более сложной, вещно оформленной среде приводит к дифференциации у животных простейшей нервной системы и специальных органов — органов чувстви­тельности. На этой основе и возникает элементарная сенсорная психика — способность отражения отдельных свойств среды.

В дальнейшем, с переходом животных к наземному образу жизни и вызванным этим шагом развитием коры головного моз­га, возникает психическое отражение животными целостных вещей, возникает перцептивная психика.

Наконец, еще большее усложнение условий существования, приводящее к развитию еще более совершенных органов вос­приятия и действия и еще более совершенного мозга, создает у животных возможность чувственного восприятия ими объек­тивных соотношений вещей в виде предметных «ситуаций».

Мы видим, таким образом, что развитие психики определяет­ся необходимостью приспособления животных к среде и что пси­хическое отражение является функцией соответствующих орга­нов, формирующихся у них в ходе этого приспособления. Нуж­но при этом особенно подчеркнуть, что психическое отражение отнюдь не представляет собой только «чисто субъективное», по­бочное явление, не имеющее реального значения в жизни живот­ных, в их борьбе за существование. Напротив, как мы уже гово­рили, психика возникает и развивается у животных именно по­тому, что иначе они не могли бы ориентироваться в среде.

Итак, развитие жизни приводит к такому изменению физи­ческой организации животных, к возникновению у них таких органов — органов чувств, органов действия и нервной систе­мы, функцией которых является отражение окружающей их действительности. От чего же зависит характер этой функции? Чем она определяется? Почему в одних условиях эта функция выражается, например, в отражении отдельных свойств, а в дру­гих — в отражении целостных вещей?

Мы нашли, что это зависит от объективного строения деятель­ности животных, практически связывающей животное с окружа­ющим его миром. Отвечая изменению условий существования, деятельность животных меняет свое строение, свою, так сказать, «анатомию». Это и создает необходимость такого изменения ор­ганов и их функций, которое приводит к возникновению более высокой формы психического отражения. Коротко мы могли бы выразить это так: каково объективное строение деятельности животного, такова и форма отражения им действительности.

Источник: http://www.disus.ru/knigi/407361-1-sravnitelnaya-psihologiya-zoopsihologiya-oglavlenie-predislovie-n-leontev-problema-vozniknoveniya-oschuscheniya-n-le.php

• Исследование особенностей базисных компонентов личности у детей с задержкой психического развития - курсовая работа - компоненты психики детей с
• В чем сущность психоанализа - в чем сущность теории психоанализа
• Должностная инструкция психолога - должностные обязанности психолога
• Классический психоанализ Альфреда Адлера Психотерапевтические направления Мои статьи Отдельные статьи Михаила Литвака - адлер психоанализ
• Сознание как высший уровень развития психики - высший уровень развития психики
• Сознание и психика - сознание и психика философия
• Самый лучший психолог в Москве | Хороший психоаналитик в Москве - самый лучший психолог
• Михаил Лабковский, все книги автора: 7 книг - скачать в fb2, txt на андроид или читать онлайн - лабковский психолог книги
• Психическое развитие - психическое развитие
• 431 психотерапевт СПб, 1893 отзыва пациентов - ПроДокторов - психотерапевт спб