Специфика психоанализа — эффекты от психоанализа

стоящих за любым симптоматическим действием, которое;

Специфика психоанализа

НЕВРОЗЫ: СМЫСЛ, ЭТИОЛОГИЯ, ТЕРАПИЯ

Как отмечалось в одном из предшествующих разделов работы, Фрейд исходил из того, что конкретное проявле­ние бессознательного психического можно наблюдать по меньшей мере в трех сферах человеческой деятельности — в ошибочных действиях, сновидениях и невротических симптомах. Ошибочные действия не случайны, а сновиде­ния не бессмысленны. И те, и другие имеют определенный смысл, раскрытие которого составляет одну из важных за­дач психоанализа. Невротические симптомы сходны с ошибочными действиями и сновидениями в том, что они также обладают смыслом. Любой невротический симптом осмыслен. Он тесным образом связан с переживанием бо­льного, с его жизнью в целом. Отсюда нацеленность пси­хоаналитической терапии прежде всего на раскрытие смысла симптоматики заболевания, поскольку, с точки зрения Фрейда, понимание смысла невротического симп­тома — это необходимый шаг для оказания помощи паци­енту и залог его успешного лечения.

Напомню, что психоаналитическое понимание оши­бочных действий и сновидений основывается на призна­нии их полноценными психическими актами. Такими же полноценными психическими актами являются и невро­тические симптомы. Раскрытие их смысла предполагает выявление того, откуда они проистекают и куда направля­ются. Иметь смысл — это значит иметь источник своего происхождения, свою конкретную цель, определенную форму выражения и значение.

В центре внимания психоанализа находится отдель­ный невротический симптом. Этим он отличается от кли-

нической психиатрии, где не придается большого значеЗ

ния форме проявления и содержанию симптома как тако-э

вого. Если в рамках клинической психиатрии основной 1

акцент делается на наследственной предрасположенности\

к психическому заболеванию и органических нарушени-tf

ях, оказывающих разрушающее воздействие на психику

человека, то психоаналитическая терапия ориентирована

прежде всего на раскрытие мотивов и намерений пациента»;

стоящих за любым симптоматическим действием, которое;

в принципе является неким признаком, знаком, свидете-;

льствующим о важных душевных процессах, протекаю-!

щих в глубинах человеческой психики. ■

Для более наглядной демонстрации различий между’

клинической психиатрией и психоанализом Фрейд испо- %

льзовал пример из собственной практики. Речь шла об |

одержимой бессмысленной идеей пятидесятитрехлетней : !|

женщине, которая отравляла жизнь себе и доставляла^

много хлопот своим близким.

Краткая история жизни, рассказанная Фрейду самой женщиной, такова. Тридцать лет тому назад женщина вышла замуж по любви. На протяжении всего замужества она была счастлива, так как муж отличался чуткостью и заботливостью, ни разу не дал повода для какой-либо ревности или обиды. Между ними не было недоразуме­ний и ссор, часто отравляющих жизнь в других семьях. У них двое взрослых детей, которые также счастливы в браке. Женщина не испытывает материальной нужды, живет в достатке и в полном согласии со своим мужем, который является управляющим большой фабрикой. И тем не менее в последний год их совместной жизни произошло нечто такое, что не могли понять ни она сама, ни ее муж, ни ее дети и что стало причиной беспокойства, заставившей обращаться к врачам. Ее зять попросил Фрейда полечить тещу и таким образом она оказалась на приеме у основателя психоанализа.

Что же произошло такое из ряда вон выходящее, что на­рушило многолетний семейный покой и вызывало беспо­койство как у самой женщины, так и у ее близких? Обстоя­тельство оказалось-пустяковым с точки зрения здравого смысла и на первый взгляд не заслуживающим внимания. Женщина получила анонимное письмо, в котором сообща­лось, что ее заботливый и внимательный муж, никогда не отличавшийся любовными похождениями и не дававший

ни малейшего повода для какой-либо ревности, имеет ро­ман с молодой девушкой. Полученное женщиной аноним­ное письмо было написано измененным почерком, но она сразу же заподозрила свою горничную тем более, что в пи­сьме сообщалось о молодой девушке как любовнице мужа, которая была когда-то школьной подругой горничной, со временем выбилась в люди и теперь стала объектом ее за­висти, злобы, враждебности, ненависти. Накануне жен­щина разговаривала со своей горничной. В своем разгово­ре они коснулись темы, связанной с неверностью гостив­шего у них мужчины, находящегося в преклонных годах, изменявшего своей жене и имевшего любовную связь на стороне. Как-то так получилось, что во время разговора с горничной женщина обмолвилась о своих чувствах. Она сказала, что для нее было бы самым ужасным, если бы она вдруг узнала о том, что ее добрый и заботливый муж тоже имеет любовную связь. И именно на следующий день она получила анонимное письмо. И хотя женщина тут же по­няла, кто является автором этого письма, поскольку лю­бовницей мужа была названа девушка, вызывавшая злобу у горничной, тем не менее неожиданно для себя она как бы поверила тому, что сообщалось в анонимке.

Анонимное письмо привело женщину в возбужден­ное состояние. Она призвала к себе мужа и потребовала от него ответа. Муж не только отрицал предъявленное ему обвинение, но и со смехом отнесся к анонимному пи­сьму как к чему-то такому, что является абсурдным, несе­рьезным, бессмысленным, о чем, судя по всему, и сказал своей жене. Но к его удивлению жена не успокаивалась и пришла в такое возбужденное состояние, что пришлось вызывать домашнего врача. После этого инцидента гор­ничная была уволена. Женщина успокоилась и вроде бы перестала верить тому, что было написано в анонимном письме. Однако стоило ей увидеть на улице ту молодую девушку, которая якобы была любовницей мужа, или услышать ее имя в каком-либо разговоре, как тут же у нее ухудшалось состояние духа и она вновь обращалась с упреками в адрес мужа. И хотя, казалось бы, не было ни­каких поводов для подозрений в неверности мужа, тем не менее женщина испытывала душевную боль и ее одолева­ли муки сомнений, что приносило страдания ей самой и вызывало беспокойство у ее близких.

Как отнесутся к такому заболеванию психиатр и пси-!
хоаналитик? Какой диагноз они поставят? Какие причины;
они усмотрят в основе заболевания? Как и в каком направ­
лении они будут действовать, рассчитывая на соответству­
ющий терапевтический эффект? I
Рассматривая данное* заболевание, психиатр скорее!
всего придет к выводу, что женщина испытывает ревность^
приносящую ей глубокие страдания. Разумеется, у нее нет!
реальных оснований для какой-либо ревности, так кащ
муж любит ее и на протяжении трех десятилетий совмест-1
ной жизни она ни разу не могла упрекнуть его не только щ
неверности, но и в отсутствии чуткости и заботы по отнот?
шению к ней. Она это прекрасно понимает, как, впрочем,!
понимает и то, кто, почему и зачем написал анонимное!
письмо. И хотя у нее нет никаких поводов для ревности,»
тем не менее она ничего не может поделать с собой. Ею как*§
бы овладела идея ревности, не поддающаяся логике разум-1
ного объяснения. Это — бредовая идея, не соответствую-;
щая реальному положению вещей, если иметь в виду изме­
ну мужа, но захватившая женщину с такой силой, что она
— не может вырваться из ее объятий. Поэтому диагноз таков:
женщина страдает бредом ревности.

Поставив такой диагноз, в лучшем случае психиатр обратится к истории семьи женщины. При этом скорее всего он будет исходить из того, что в каком-то поколе­нии семьи у кого-то могли быть подобные явления или какие-либо другие психические нарушения. Возникшая ^ у женщины бредовая идея не случайна, она обусловлена | наследственной предрасположенностью и, следователь- % но, развившееся заболевание является следствием «пло- I хой» наследственности. Диагноз поставлен, истоки забо- ‘| левания выявлены, и остается только прибегнуть к меди- | каментозному лечению, направленному на снятие состо- | яния беспокойства в момент его обострения и поддержа- | ние жизнеспособности пациента. Это, пожалуй, все, что может сделать психиатр, имеющий дело с подобного рода заболеванием.

В отличие от психиатра, психоаналитик не удовлетво­рится рассмотренными выше причинами возникновения заболевания. Исходя из диагноза бреда, ревности, он по­пытается глубже разобраться в существе дела. В поле его зрения попадет то обстоятельство, которое связано, каза­лось бы, с незначительной деталью. Дело в том, что забо-

левшая женщина сама спровоцировала возможность по­явления анонимного письма. Она недвусмысленно сказа­ла горничной о том, как будет несчастлива, если вдруг уз­нает о любовной связи своего мужа с какой-либо молодой девушкой. Если бы она не проговорила это вслух, то вряд ли служанке пришла в голову мысль об интриге с аноним­ным письмом. Отсюда следует важный вывод: анонимное письмо не являлось источником возникновения бредовой идеи, которая существовала у женщины уже до того, как интрига с письмом вызвала у нее возбужденное состояние. В форме какого-то опасения или желания бредовая идея возникла у нее до происшедшего инцидента, и задача пси­хоанализа заключается в том, чтобы выявить, чего на са­мом деле женщина опасается или что представляет собой ее желание, невозможность реализации которого привела к бреду ревности.

Фрейд не имел возможности осуществить полный ана­лиз данного случая. В его распоряжении было только два часа работы с пациенткой, поскольку женщина не захоте­ла продолжать анализ, сославшись на то, что чувствует себя вполне здоровой. И тем не менее даже за это короткое время Фрейду удалось подметить такие «мелочи жизни», на основе которых он смог дать психоаналитическое тол­кование, проливающее свет на истоки происхождения бреда ревности женщины. Оказывается, она была влюбле­на в своего зятя, молодого человека, по настоянию кото­рого обратилась к Фрейду. Не осознавая своей влюблен­ности и принимая ее скорее всего за родственную неж­ность, женщина находилась во власти противоречивых чувств. С одной стороны, она была верной женой и любя­щей матерью. С другой — испытывала такие чувства к зятю, которые в ее понимании никак не могли быть соот­несены с добропорядочностью женщины. Вызванные двойственными чувствами переживания сопровождались вытеснением влюбленности в’зятя в бессознательное. Но, будучи в бессознательном, они оставались действенными, что привело к запуску механизм смещения, на основе ко­торого и возникла бредовая идея ревности.

Скрытый смысл образования бреда ревности мог со­стоять в следующем. Бедная женщина как бы спрашивала себя: «Если в своем пятидесятитрехлетнем возрасте я способна влюбиться в молодого мужчину, то почему мой старый муж не может иметь любовные отношения с мо-

лодой девушкой?» И тут же, предаваясь собственна фантазии, она сама себе отвечала: «Так и есть, муж не! рен мне, и, следовательно, мне не за что упрекать cef Эта фантазия настолько овладела бедной женщиной,» пытаясь спастись от укоров совести, она сделала все д того, чтобы перенести вину за свою влюбленность мужа. Оставалось только найти подходящий момент, как раз и представился в форме провоцирования служ^ ки, написавшей анонимное письмо, содержание KOTopojj было подсказано влюбленной в зятя женщиной. В связи 5 этим Фрейд подчеркнул: «Ее собственная любовь не осоЗ| навалась ею, но ее отражение, дававшее ей такие преиму щества, навязчиво осознавалось в виде бреда. Все довод! против него, разумеется, не достигали цели, потому направлялись лишь против отражения, а не против пер начального образа, которому оно было обязано своей с лой и который неприкосновенно оставался скрытым бессознательном» [1. С. 160].

Таким образом, в отличие от психиатра, психоанали^ тик попытался раскрыть мотивировку появления бредо-| вой идеи. Исходя из нескольких оброненных пациент-* кой замечаний, на основе которых было предложено^ психоаналитическое толкование истоков заболевания,? выяснилось существо бредовой идеи. Проявившийся у> пациентки бред ревности не являлся чем-то бессмыс-1 ленным и непонятным. Напротив, он был вполне моти-: вирован, имел определенный смысл и обнаружил непо-‘; средственную связь с ее глубинными аффективными пе- ; ? реживаниями. Бредовая идея возникла у пациентки в? качестве защитной реакции на бессознательные процес­сы, связанные с ее влюбленностью в зятя. Она представ­ляла собой отражение проекции ее собственного внут-рипсихического состояния на мужа. Как своего рода утешение, некий компромисс пациентки со своей сове­стью, бредовая идея обрела устойчивость и независи- . мость от реальности, стала самостоятельной и весьма j действенной. Причем, будучи необходимой и желанной, она оказалась обусловленной таким конкретным пере­живанием влюбленной женщины, который привел к по­явлению именно бреда ревности, а не какой-либо дру­гой бредовой идеи. Таковы, собственно говоря, резуль­таты понимания существа данного заболевания, кото­рые оказались доступными для психоанализа.

Фрейд отнюдь не считал, что предложенная им интер­претация истоков и существа описанного выше случая за­болевания является исчерпывающей. Если бы анализ про­должался дальше, то психоаналитику пришлось,бы отве­тить на целый ряд вопросов. В частности, почему, будучи счастливой в браке, женщина неожиданно влюбляется в своего зятя? Почему она влюбляется именно в него, а не в какого-то другого молодого человека? Что заставило ее выбрать такую стратегию, в результате которой попытка освобождения от укоров совести за свою влюбленность в зятя обернулась проекцией своего внутреннего состояния на мужа? Почему у нее не возникло иной, но также имею­щей защитную функцию проекции на свою дочь, в резуль­тате чего она могла бы направить бред ревности не на вер­ного мужа, а на жену зятя? Не было ли помимо влюблен­ности в зятя еще чего-то такого, что в конечном счете при­вело к возникновению бреда ревности?

Ответы на эти вопросы, несомненно, способствовали бы уточнению истоков и существа заболевания пациент­ки. Сама же постановка вопросов дает представление о том, в каком направлении развертывается деятельность психоанализа, насколько глубоко он исследует причины возникновения заболевания, как осуществляется раскры­тие смысла невротического симптома и чем, в конечном счете, он отличается от клинической психиатрии. Данный пример из собственной практики Фрейда как раз и был приведен им для того, чтобы более четко обозначить спе­цифику психоанализа.

Эта специфика заключается в том, что, в отличие от других специалистов в области медицины, психоаналитик не оставляет без внимания ни одну мелочь, ни одно симптомати­ческое действие пациента.Как часто можно наблюдать та­кую картину, когда сидящий в кабинете врач делает соот­ветствующие записи в карте больного, не обращая внима­ние ни на его приход, ни на его уход! Все, что не касается непосредственного осмотра больного или выслушивания жалоб от него, не представляет, как правило, никакого ин­тереса для врача. Другое дело психоаналитик, в глазах ко­торого любая мелочь, будь то непроизвольный жест, инто­нация голоса, ошибочное действие пациента, — все это имеет свое значение и смысл, раскрытие которых не толь­ко вносит дополнительные штрихи к общей картине забо­левания, но и дает подчас значительно больше для пони-

мания внутреннего состояния больного, чем лаборатор-;
ные анализы его. _:;.

Казалось бы, на первый взгляд нет ничего особенного! в том, что пациент забыл закрыть за собой дверь в прием-

Дата добавления: 2015-06-04 ; Просмотров: 673 ; Нарушение авторских прав?

Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет

Источник: http://studopedia.su/18_43483_spetsifika-psihoanaliza.html

Общие психологические принципы детского психоанализа

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

УДК 615.8 ББК 53.57 К 32

Кляйн М. Детский психоанализ /Пер. Ольги Бессоновой. – Институт Общегуманитарных Исследований, 2010 ‑160 с.

Большинство психоаналитиков в двадцатые годы прошлого века придерживались мнения, что маленькие дети не подлежат аналитическому методу лечения. У Мелани Кляйн такое положение дел явно вызывало сомнение ‑ она считала, что вместо того, чтобы отказывать этим пациентам, следовало изменить метод. На этом пути она совершила три гениальных открытия.

Первое состояло в изобретении психоаналитической техники игры: она видела в этой спонтанной активности любого ребенка эквивалент снам, а значит, торную дорогу и доступ к бессознательному своих маленьких пациентов.

Второе: она сумела показать, что Эдипов комплекс и Супер‑Эго возникают с первых этапов развития психической жизни, то есть задолго до того возраста, к которому относил их появление Фрейд.

Третье: она открыла, что ребенок в три года и четыре месяца от роду способен к переносу, который может быть интерпретирован, что позволяет провести психоаналитическое лечение.

Несколько подлинно революционных статей, которые составляют эту книгу, заложили фундамент детского психоанализа.

© Институт общегуманитарных исследований, 2010

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

УДК 615.8 ББК 53.57 К 32

Кляйн М. Детский психоанализ /Пер. Ольги Бессоновой. – Институт Общегуманитарных Исследований, 2010 ‑160 с.

Большинство психоаналитиков в двадцатые годы прошлого века придерживались мнения, что маленькие дети не подлежат аналитическому методу лечения. У Мелани Кляйн такое положение дел явно вызывало сомнение ‑ она считала, что вместо того, чтобы отказывать этим пациентам, следовало изменить метод. На этом пути она совершила три гениальных открытия.

Первое состояло в изобретении психоаналитической техники игры: она видела в этой спонтанной активности любого ребенка эквивалент снам, а значит, торную дорогу и доступ к бессознательному своих маленьких пациентов.

Второе: она сумела показать, что Эдипов комплекс и Супер‑Эго возникают с первых этапов развития психической жизни, то есть задолго до того возраста, к которому относил их появление Фрейд.

Третье: она открыла, что ребенок в три года и четыре месяца от роду способен к переносу, который может быть интерпретирован, что позволяет провести психоаналитическое лечение.

Несколько подлинно революционных статей, которые составляют эту книгу, заложили фундамент детского психоанализа.

© Институт общегуманитарных исследований, 2010

Общие психологические принципы детского психоанализа

В настоящей работе я собираюсь подробно исследовать различия психической жизни детей и взрослых. Эти различия требуют применения адаптированной к детскому мышлению техники анализа, и я постараюсь наглядно показать, в чем состоит психоаналитическая техника игры, которая в полной мере отвечает этому требованию. С этой целью я привожу далее основные положения, на которых она основана.

Как нам известно, с внешним миром ребенок устанавливает отношения посредством объектов, которые доставляют удовольствие его либидо и поначалу бывают связаны исключительно с его же собственным Эго. Первое время отношение к такому объекту, независимо от того, человек ли это или неодушевленный предмет, носит чисто нарциссичекий характер. Однако, именно таким способом ребенку удается установить отношения с реальностью. Мне бы хотелось проиллюстрировать эти отношения на примере.

Девочка по имени Трюд отправилась с матерью в путешествие, после того, как в возрасте трех лет и трех месяцев прошла единственный психоаналитический сеанс. Шесть месяцев спустя психоанализ возобновился, но заговорить о событиях, которые произошли в этот временной промежуток, малышка смогла только после очень длительного перерыва; для этого она использовала аллюзию и прибегла к помощи сна, о котором рассказала мне. Ей приснилось, что она снова очутилась с матерью в Италии. Они сидели в ресторане, и официантка отказалась принести ей малиновый сироп, так как тот у них закончился. Интерпретация этого сна помимо прочего выявила, что девочка до сих пор страдает от фрустрации, пережитой в период отнятия от груди, то есть связанной с утратой первичного объекта; также в этом сне обнаруживает себя ревность, которую ребенок испытывает к своей младшей сестре. Как правило, Трюд рассказывала мне самые разные вещи без какой‑либо очевидной связи между ними и довольно часто припоминала отдельные подробности своего первого психоаналитического сеанса, предшествовавшего событиям этих шести месяцев; и лишь один единственный раз подавленная фрустрация заставила ее вспомнить о своих поездках: в остальном они не представляли для нее заметного интереса.

С самого нежного возраста ребенок учится познавать реальность, попадая под воздействие тех фрустраций, которые она у него вызывает, и, защищаясь от них, отвергает ее. Между тем, основная проблема и главный критерий самой возможности последующей адаптации к реальности заключается в способности пережить фрустрации, порождаемые эдипальной ситуацией. С самого раннего детства, утрированный отказ от реальности (зачастую скрытый под демонстративной «приспособляемостью» и «послушностью») является признаком невроза. От него мало чем отличается, разве что формами своего проявления, бегство от реальности взрослых пациентов, страдающих неврозом. Следовательно, одним из результатов, определяющих, к чему в конечном итоге должен прийти психоанализ, в том числе у ребенка, становится успешная адаптация к реальности, в результате которой, в частности, облегчаются процессы взросления. Иначе говоря, проанализированные дети должны стать способными выдерживать реальные фрустрации.

Мы нередко наблюдаем, что на втором году жизни малыши начинают выказывать заметное предпочтение родителю противоположного пола, а также демонстрируют другие признаки, относящиеся к зарождающимся эдиповским тенденциям. В какой же момент появляются характерные для Эдипова комплекса конфликты, или, иначе, когда психическая жизнь ребенка начинает определяться комплексом Эдипа? Этот вопрос не столь ясен, так как сделать вывод о существовании Эдипова комплекса мы можем лишь по отдельным изменениям, происходящим в поведенческих проявлениях и отношениях ребенка.

Анализ, проведенный с ребенком двух лет и девяти месяцев, а также с другим ‑ трех лет и трех месяцев, и многих других детей в возрасте менее четырех лет, позволил мне прийти к заключению, что глубокое воздействие Эдипова комплекса начинает сказываться на них примерно со второго года жизни.[1]Психическое развитие еще одной маленькой пациентки может послужить примером, позволяющим проиллюстрировать данное утверждение. Рита предпочитала мать до начала второго года жизни, а затем явно продемонстрировала свое предпочтение отца. В частности, в возрасте пятнадцати месяцев она частенько настаивала на том, чтобы оставаться с ним наедине и, сидя у него на коленях, вместе рассматривать книжки. Тогда как в возрасте восемнадцати месяцев ее отношение вновь изменилось, и она начала как прежде отдавать предпочтение матери. Одновременно у нее возникли ночные страхи, а также страх перед животными. Девочка подтверждала все возрастающую фиксацию на матери, а также ярко выраженную идентификацию с отцом. К началу третьего года жизни она демонстрировала все более обостряющуюся амбивалентность, и с ней стало настолько трудно справляться, что в возрасте трех лет и девяти месяцев ее привели ко мне, чтобы я провела с ней психоаналитическую терапию. К тому времени она в течение нескольких месяцев обнаруживала очевидную заторможенность в играх, неспособность испытывать фрустрацию, чрезмерную чувствительность к боли и резко выраженную тревожность. Такой динамике отчасти послужили причиной вполне определенные переживания: чуть не до двухлетнего возраста Рита спала в спальне своих родителей, и впечатление от постельных цен явно проявилось в ходе ее психоанализа. В то же время, благодаря рождению младшего брата, невроз получил возможность открыто проявить себя. Вскоре после этого появляются и стремительно нарастают гораздо более серьезные трудности. Вне всякого сомнения, существует непосредственная связь между неврозом и глубинным воздействием Эдипова комплекса, пережитого в столь нежном возрасте. Не буду настаивать, что все без исключения дети‑невротики страдают вследствие преждевременного воздействия Эдипова комплекса, который протекает на таком глубинном уровне, или что невроз возникает в том случае, когда комплекс Эдипа зарождается слишком рано. Тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что подобные переживания усугубляют конфликт, и, как следствие, усиливают невроз или подталкивают его к открытому проявлению.

Я постаралась из всех характерных для этого случая черт отобрать и описать те, которые анализ многих других детей позволил мне определить как типические. Именно в детском психоанализе мы получаем возможность обнаружить их самое непосредственное проявление. Наблюдаемые множество раз, причем в самых разнообразных психоаналитических случаях, всплески тревоги у детей в очень раннем возрасте выражались в повторяющихся ночных страхах, впервые испытанных ближе к концу второго года жизни или в начале третьего. Эти страхи были действительно пережиты, но в то же время своим появлением они обязаны невротической переработке Эдипова комплекса. Возможны многочисленные проявления подобного рода, которые приводят нас к нескольким определенным выводам о влиянии Эдипова комплекса. [2]

В ряду проявлений, где связь с эдипальной ситуацией очевидна, нужно особо выделить случай, когда дети то и дело падают или ударяются, а их преувеличенная чувствительность, как и неспособность выносить фрустрации, скованность в игре и в высшей степени амбивалентное отношение к праздникам и подаркам, наконец, определенные трудности с обучением нередко возникают в самом раннем возрасте. Я утверждаю, что причина этих столь распространенных явлений кроется в интенсивнейшем чувстве вины, которое далее я намерена рассмотреть в его развитии.

Вот пример, доказывающий, что чувство вины воздействует с такой силой, что способно породить ночные страхи. Трюд в возрасте четырех лет и трех месяцев, во время психоаналитических сеансов постоянно играла в то, как наступает ночь. Мы обе должны были ложиться спать. После этого она выходила из своего угла, который обозначал ее спальню, подкрадывалась ко мне и начинала всячески мне угрожать. Девочка собиралась перерезать мне горло, вышвырнуть на улицу, сжечь меня заживо или отдать полицейскому. Она пыталась связывать мне руки и ноги, приподнимала покрывало на диване и говорила, что она сделала «по‑каки‑куки».[3]

Бывало, что она заглядывала в «попо» своей матери и искала там «каки», которые символизировали для нее детей. В другой раз Трюд хотела ударить меня по животу и заявила, что она извлекает оттуда «а‑а» (испражнения), что делает меня дрянной. Наконец, она взяла подушки, которые до того неоднократно называла «детьми» и спрятала под покрывалом в углу дивана, где затем присела на корточки с явными признаками сильнейшего страха. Девочка покраснела, принялась сосать большой палец и описалась. Подобное поведение всегда следовало за нападениями, жертвой которых я становилась. В возрасте чуть меньше двух лет то же самое она делала в своей кроватке, когда у нее случались приступы сильнейшего ночного страха. Начиная с того времени, у нее вошло в привычку прибегать по ночам в комнату, где спали родители, при этом, она была не в состоянии объяснить, что ей было нужно. Когда Трюд исполнилось два года, родилась ее сестра, и в ходе анализа удалось прояснить, что она думала о причинах своей тревоги и почему она мочилась и пачкала в кроватке. В результате анализа ей также удалось избавиться от этих симптомов. В тот же период Трюд захотела похитить ребенка у беременной матери. У нее возникло желание убить свою мать и занять ее место в половом акте с отцом. Эти тенденции ненависти и агрессии послужили причиной ее фиксации на матери. Фиксация особенно усилилась, когда девочке минуло два года, и соответственно возросли ее тревожность и чувство вины. Когда эти явления столь отчетливо обозначились в ходе анализа Трюд, чуть не каждый раз непосредственно перед психоаналитическим сеансом она ухитрялась найти способ, чтобы причинить себе вред. Я заметила, что предметы, о которые она ударялась (столы, шкафы, печки и т.п.) всегда представляли для нее, в соответствии с примитивно‑инфантильной идентификацией собственную мать, и в редких случаях ‑ отца, которые ее наказывали. В общем, я сделала вывод, что постоянные жалобы на падения и ушибы, в особенности, у малышей берут начало в комплексе кастрации и чувстве вины.

Игры ребенка позволяют нам прийти к определенным заключениям относительно чувства вины, возникающего в столь раннем возрасте. Люди, окружавшие Риту, когда ей было всего лишь два года, бывали поражены ее бурным раскаянием из‑за любого, самого пустячного промаха, если малышка допускала таковой, а также гиперчувствительностью к любым обращенным к ней упрекам. Например, однажды она залилась слезами только потому, что отец в шутку стал грозить медвежонку из книжки с картинками. Причиной ее самоидентификации с медвежонком был страх осуждения, исходящего от ее реального отца. Торможение в процессе игры тоже порождалась чувством вины. В возрасте двух лет и трех месяцев, когда она играла в куклы (игра не доставляла ей сколько‑нибудь заметной радости), девочка постоянно подчеркивала, что не была ее мамой. Анализ покажет, что она не осмеливалась в игре исполнять материнскую роль, потому что пупс представлял для нее помимо прочего, маленького братца, которого она хотела изъять из тела беременной мамы. Хотя на этот раз запрет, противостоящий желанию ребенка, исходил не от реальной, а от интроецированной матери, чью роль она разыгрывала у меня на глазах и которая пользовалась гораздо более строгими и даже жестокими мерами для поддержания собственной власти, чего настоящая мать никогда не делала. В возрасте двух лет у Риты проявился обсессивный симптом, состоящий в длительном ритуале укладывания в постель. Его главное содержание заключалось в том, что ее приходилось каждый раз тщательно закутывать в одеяльце, чтобы развеять страхи, что «в окно запрыгнет мышка или «butty» (генитальный орган) и вцепится зубами в ее собственную «butty»».[4]В ее играх в тот же период появился другой красноречивый элемент: необходимо было всегда пеленать куклу точно так же, как заворачивали ее саму, а однажды потребовалось поставить слона рядом с кукольной кроваткой. Слон должен был помешать кукле проснуться, в противном случае она бы прокралась в спальню родителей и причинила им вред или стащила бы «кое‑что». Слон (отцовское имаго) был призван исполнять роль преграды. Интроецированный отец уже сыграл эту роль в самой Рите, когда между пятнадцатью месяцами и двумя годами она захотела узурпировать место матери рядом с отцом, похитить у нее вынашиваемого ребенка, избить и кастрировать родителей. Реакции гнева и тревоги, которые последовали за наказанием «ребенка» в ходе данной игры, показали, что внутри себя Рита разыгрывала две роли: власти, которая судит, и наказанного ребенка.

Один из фундаментальных и универсальных механизмов игры состоит в том, чтобы исполняемая роль помогла ребенку разделить в своем творчестве различные идентификации, которые тяготеют к слипанию в единое целое. Распределяя роли, ребенок может исторгнуть отца и мать, чьи образы были абсорбированы им в ходе развития Эдипова комплекса, и чья жестокость причиняет ему теперь страдания изнутри. В результате такого исторжения возникает чувство облегчения ‑ главный источник доставляемого этой игрой удовольствия. Игра, которая состоит в принятии определенных ролей, зачастую, кажется очень простой и воплощающей исключительно первичные идентификации, но это лишь внешняя видимость. Хотя такое проникновение отнюдь не влечет за собой прямого терапевтического эффекта, исследование само по себе позволяет выявить все имеющиеся скрытые идентификации и установки, особенно, если удается добраться до чувства вины.

Во всех случаях, когда я проводила психоанализ, подавляющий эффект чувства вины проявлял себя весьма наглядно, причем, даже в самом раннем возрасте. То, с чем мы здесь столкнулись, соответствует известным нам фактам о строении психики взрослых и тому, что представлено у них под именем Супер‑Эго. На мой взгляд, допустить возможность, что Эдипов комплекс достигает апогея в своем развитии приблизительно к четвертому году жизни ребенка, и получить данные, что развитие Супер‑Эго ‑ это результат окончательного формирования комплекса, отнюдь не будет означать противоречий таким наблюдениям. Наиболее типичные и определенные феномены, в которых в самой развернутой и отчетливой форме Эдипов комплекс достигает пика развития, предшествующего его затуханию, представляют собой ни что иное, как его созревание или результат эволюции, совершающейся на протяжении нескольких лет. Анализ самых маленьких детей показывает, что с появлением Эдипова комплекса они начинают активно реагировать на его возникновение и, как следствие, вырабатывают собственное Супер‑Эго.

Воздействие этого инфантильного Супер‑Эго аналогично тому, что мы встречаем у взрослых, но, безусловно, оно давит гораздо более тяжким грузом на не вполне окрепшее Эго ребенка. Детский психоанализ учит нас, что Эго ребенка укрепляется, когда психоаналитическая процедура тормозит воздействие чрезмерных требований Супер‑Эго. Несомненно, Эго маленьких детей сильно разнится от Эго детей постарше или взрослых. С другой стороны, когда мы освобождаем ребенка от власти невроза, его Эго понуждается соответствовать требованиям реальности, хотя и не столь серьезным по сравнению с теми, с которыми должны справляться взрослые.[5]Мышление маленьких детей отличается от мышления тех, что постарше; соответственно и реакция на психоанализ отлична от той, что можно наблюдать в более позднем возрасте. Зачастую, нас порядком удивляет, насколько легко принимаются наши интерпретации: иногда дети даже выражают заметное удовольствие, которые те им доставляют. Причины, по которым эти процессы столь отличны от анализа взрослых, кроются в том, что на определенном уровне мышления у маленьких детей сохраняется возможность более непосредственного контакта между сознательным и бессознательным, и, следовательно, у них намного проще осуществляется переход от одного к другому. Этим и объясняется незамедлительный эффект после сообщения интерпретаций. Разумеется, последние в любом случае должны предъявляться только на основе накопления достаточно удовлетворительного материала. Именно дети с удивительной готовностью, быстротой и регулярностью поставляют нам такой материал во всем его богатстве и разнообразии. Эффект от интерпретации нередко просто поразителен, даже если ребенок, казалось бы, совершенно не склонен принимать ее сознательно. Прерванная по причине сопротивления игра возобновляется; она становится более разнообразной, расширяется диапазон вариаций, все более глубокие слои психики обретают возможность своего игрового выражения; восстанавливается и психоаналитический контакт. Удовольствие, которое получает ребенок от игры в процессе предъявления интерпретации, проистекает также от того, что становятся бесполезными дальнейшие затраты ресурса на сопротивление. Но тут мы можем столкнуться с большим количеством временных сопротивлений, и в этом случае обстоятельства не обязательно будут складываться столь же благоприятно, и нам придется преодолевать значительные трудности. Несомненно, случай, когда мы сталкиваемся с чувством вины именно таков.

В своих играх дети символически представляют фантазии, влечения и переживания, используя с этой целью архаические, филогенетически приобретенные язык и способ самовыражения. Этот язык, столь хорошо знакомый нам по нашим же сновидениям, в полной мере мы способны понять, только применяя метод, предложенный Фрейдом для распознавания смысла снов. Их символизм имеет общую характерную особенность. Если мы хотим лучше понимать скрытый смысл игры ребенка в соотношении с их общим поведением во время психоаналитических сеансов, мы должны постоянно отслеживать не только то, что именно она символизирует и что заявляется в ней со всей возможной очевидностью, но также и способ репрезентаций и используемые механизмы в преобразовании снов. Мы должны сохранять объективность в том смысле, что в узловой точке, в которой проявляется сущность этих явлений, необходимо все время изучать их во всей совокупности.[6]

Если мы применяем такую технику, то довольно быстро убеждаемся, что дети проявляют не меньше ассоциативности в различных вариациях своих игр, чем взрослые в отдельных фрагментах своих снов. Детали игры отчетливо указывают путь внимательному наблюдателю, и время от времени, ребенок в открытую высказывает все то, чему можно смело приписать те же значимость и наглядность, что присущи ассоциациям взрослых.

Помимо архаичного метода репрезентаций ребенок использует также и другие примитивные механизмы, в частности, он подменяет слова движениями (подлинными предшественниками мыслей). У детей действие играет роль первого плана.

В «Истории инфантильного невроза»[7]Фрейд высказал следующую мысль: «Фактически, психоанализ, проведенный с невротизированным ребенком, на первый взгляд может показаться гораздо более убедительным, но в то же время он не может быть столь же богат материалом: необходимо предоставить ребенку слишком много своих слов и мыслей, а более глубокие слои при этом могут так и остаться невскрытыми и непроницаемыми для сознания».

Если же мы будем применять к ребенку один в один ту же самую технику, что используется для анализа взрослых, нам, конечно же, не удастся проникнуть в самые глубокие слои их психической жизни. Тогда как, именно эти слои особенно значимы с точки зрения ценности и успеха всего анализа в целом. Тем не менее, если отдавать себе отчет в психологических отличиях ребенка от взрослого и удерживать в памяти мысль, что у детей бессознательное находится в коротком доступе для сознания, а также, что самые примитивные тенденции сообщаются у них напрямую с наиболее сложными известными нам новообразованиями, такими, как, например, Супер‑Эго; иначе говоря, если мы отчетливо распознаем способ самовыражения у ребенка, все эти сомнительные моменты, все эти неблагоприятные факторы просто‑напросто растворяются. Мы утверждаем, что в действительности, во всем, что касается глубины проникновения психоанализа, с детьми можно достичь того же уровня, что и со взрослыми пациентами. Более того, детский психоанализ позволяет нам вернуться к первичным восприятиям и фиксациям, которые в анализе взрослых могут быть только реконструированы, тогда как у ребенка они репрезентуются непосредственно. Возьмем в качестве примера случай Руфь, в младенческом возрасте какое‑то время она страдала от голода, так как у ее матери не хватало молока. В возрасте четырех лет и трех месяцев, когда она играла у меня возле раковины, девочка назвала кран с водой краном с молоком. Она заявила, что молоко попадает прямо в рот (отверстие сливной трубы), но течет оно слишком слабо. Это неудовлетворенное оральное желание проявилось также в многочисленных играх и драматизациях и явно показывало ее самоотношение. Например, она часто утверждала, что она бедная, что у нее только одно пальто и ей дают недостаточно еды, что ни в коей мере не соответствовало действительности.

Эрна в возрасте шести лет (она страдала от невроза навязчивых состояний) стала еще одной моей пациенткой, ее невроз был основан на впечатлениях, полученных во время приучения к личной гигиене.[8]Она изобразила мне все эти переживания в малейших подробностях. Однажды девочка посадила маленькую куколку на камень, изображая дефекацию, и разместила вокруг нее других кукол, которое должны были взирать на первую. Затем Эрна вновь прибегла к этому материалу в другой игре, в которой у нас были совсем другие роли. Она захотела, чтобы я играла роль младенца, который испачкал пеленки, тогда как Эрна стала его мамой. Младенец был предметом всяческой заботы и всеобщего восхищения. Вслед за этим у нее возникла вспышка ярости, когда она сыграла роль жестокой гувернантки, которая отшлепала ребенка. Эрна представила мне одно из первых травмирующих переживаний в своей жизни. Ее нарциссизм претерпел жестокий удар, полученный, когда она вообразила, что меры, принятые с целью сделать ее чистой, т.е. попросту вымыть, означают потерю того особого отношения, которым она пользовалась в раннем детстве.

В целом, в детском психоанализе невозможно переоценить степень влияния и давления на фантазию компульсивных повторений, проявляющихся в действиях. Конечно же, малыши гораздо чаще используют способ прямого выражения в действиях, но и в дальнейшем, повзрослев, дети регулярно прибегают к этому примитивному механизму, особенно, когда психоанализ успешно справляется с некоторыми видами сопротивлений. Для того чтобы анализ мог успешно продвигаться, необходимо, чтобы дети получали удовольствие от применения этого механизма, но это удовольствие всегда должно оставаться на службе у основной цели. Именно здесь мы впрямую сталкиваемся с превосходством принципа удовольствия над принципом реальности. Мы не можем воззвать к смыслу реальности у совсем маленьких пациентов, как это возможно с более взрослыми.

Если средства самовыражения у детей отличаются от присущих взрослым, то и психоаналитическая ситуация у тех и у других будет разниться в той же мере. Тем не менее, в главном, она остается идентичной. Последовательные интерпретации, постепенное уменьшение сопротивления и усиление переноса по мере продвижения ко все более ранним ситуациям составляют как у взрослых, так и у детей, слагаемые психоаналитической ситуации в том виде, в каком она и должна представать на практике.

Я уже упоминала, что детский анализ позволил мне часто наблюдать, насколько незамедлительно действуют мои интерпретации. Тем более удивительным было подметить, что, несмотря на неопровержимые признаки этого воздействия: обогащение игры, укрепление переноса, ослабление тревоги и тому подобные, ‑ длительное время дети не воспринимают смысл моих интерпретаций на сознательном уровне. Мне удалось доказать, что такое сотрудничество приходит несколько позже. Например, бывает так, что в какой‑то момент ребенок начинает отличать мать, когда

она воспринимается, как относящаяся к области «кажущегося», от реальной матери, а резинового голыша ‑ от живого маленького братца. Затем они утверждают довольно настойчиво, что на самом деле никому не хотели причинять вред, а только поиграть. Настоящего младенца они, конечно же, по их высказываниям, очень любят. Необходимо, чтобы длительное и напряженное сопротивление было все‑таки преодолено, прежде чем ребенок сможет осознать, что его агрессия направлена именно на реальные объекты. Но однажды, когда дети, наконец, это понимают, их адаптация к реальности в целом заметно улучшается, даже если они совсем маленькие. У меня сложилось впечатление, что интерпретация поначалу усваивается только бессознательно, и лишь значительно позже взаимоотношения малышей с реальностью все больше проникают в сферу их сознательного восприятия и понимания. Таковы процессы, благодаря которым происходит усвоение знаний о фактах из сексуальной области и аналогичных. Длительное время в психоанализе актуализировался исключительно такой материал, который пригоден для трактовки теориями сексуальности и фантазирования на тему рождения, данный материал всегда интерпретировался без какого‑либо специального «объяснения» или комментария. Так, мало‑помалу приходит истинное понимание, ровно в той мере, в какой исчезает бессознательное сопротивление, создающее препятствия этому процессу.

Как следствие, первый результат детского психоанализа заключается в улучшении эмоциональных отношений с родителями. Сознательное понимание приходит намного позже и принимается под давлением Супер‑Эго, чьи требования психоанализ изменяет таким образом, что Эго ребенка становится менее угнетаемым и, более того, способным вынести и даже принять эти требования. Ребенок совсем не обязательно противостоит внезапно возникшей необходимости принять новое видение своих отношений с родителями, или, главным образом, обязанности усвоить предлагаемые ему знания. Мой опыт всегда подсказывал мне, что цель такого прогрессивно переработанного знания в том, чтобы утешить ребенка и помочь установить благоприятные в своей основе отношения с родителями, а также повысить его способность к социальной адаптации.

Когда происходит такое улучшение, малыши легко обретают способность отчасти заменить отрицание реальности осмысленным отказом. И вот доказательство: на более поздних стадиях анализа, дети настолько удаляются от своих садистических анальных или каннибальских желаний (столь мощных на предыдущих стадиях), что зачастую способны критически или юмористически взглянуть на них. Например, мне даже приходилось слышать шутки от совсем крох на тему, что некоторое время назад они на самом деле хотели съесть маму или откусить от нее кусочек. Как только происходят такие изменения, чувство вины неизменно уменьшается и помимо этого, ребенок получает возможность сублимировать свои влечения, полностью отвергаемые ранее. На практике это проявляется в исчезновении заторможенности в играх, появлении многочисленных новых интересов и видов деятельности.

Подведем итоги: как наиболее важные, так и примитивные аспекты психической жизни детей требуют специальной техники анализа, которая должна быть к ним адаптирована, она состоит в анализе детских игр. С помощью такой техники мы можем достичь глубинного уровня подавленных и отвергаемых переживаний и фиксаций, что позволяет нам оказать фундаментальное воздействие на развитие ребенка.

Речь идет всего лишь о различиях в технике, а отнюдь не в основных психоаналитических принципах. Критерии психоаналитического метода, предложенного Фрейдом, а именно: необходимость использовать как отправную точку перенос и сопротивление, обязательное отслеживание инфантильных тенденций, отрицания реальности и его эффектов, амнезий, компульсивных повторений, наконец, требование актуализировать примитивные переживания, как это сформулировано в «Истории инфантильного невроза», ‑ все эти критерии интегрируются и обязательны к применению в технике психоанализа игры. Она сохраняет все общие психоаналитические принципы и приводит к тем же результатам, что и классическая техника. Просто‑напросто эта техника адаптирована к мышлению ребенка в том, что касается практических способов и приемов, то есть использования технических средств.

Источник: http://cyberpedia.su/4x6d85.html

Отвыкание от психоанализа 6 страница 107

Успокойтесь, дамы и господа! Мы не настолько продвинулись, чтобы разбираться в деталях. Моя предварительная задача состоит лишь в том, чтобы установить возможность работы на основе этих двух принципов. Далее я постараюсь остановиться на некоторых неопределенностях. Но в любом случае в интересах утверждения новой проблематики мне придется нарушить спокойствие аналитиков. В целях умиротворения еще раз подчеркну, что рекомендуемая Фрейдом в его «Советах» объективная, сдержанная позиция врача-наблюдателя является самой надежной на первом этапе анализа и что лишь разумное, взвешенное решение определит выбор аналитического мероприятия.

Да, я скромно пытался пояснить, что такое «психологическая атмосфера». Не будем отрицать, что холодная объективность врача может создать излишние трудности для пациента. Надо искать дружеские пути, не впадая в ошибки анализа материала переноса, а также в фальшивое заигрывание с невротиками.

Прежде чем перейти к рассмотрению вопросов и возражений, я остановлюсь на главном аргументе в пользу релаксации, считая ее существенной наряду с отказом и, конечно, объективностью. Теоретическая и практическая значимость этого принципа подтверждается его успешным применением. Начнем с практики. В ряде случаев, когда анализ распадался, уткнувшись в якобы непреодолимое сопротивление пациента, я добивался существенного успеха, изменив прежнюю излишне жесткую тактику отказа. Релаксация позволяла сократить время на преодоление сопротивления. Совместными усилиями врача и пациента удачно обусловливалась дальнейшая работа над вытесненным материалом. Сравнительный анализ показал, что прежняя строгая отчужденность аналитика от пациента воспринималась в ряде случаев как продолжение инфантильной борьбы с авторитетом взрослых, повторяя ту же симптоматику, которая была заложена в основу невроза. Раньше я полагал при завершении лечения, что не следует опасаться сопротивления больного, которое может быть искусственно спровоцировано, надеясь, что когда аналитическое вмешательство ликвидирует все возможности сопротивления, то у загнанного в угол пациента останется лишь открытый путь к выздоровлению. Я не отрицал, что анализ мучителен для каждого невротика и пациент должен это усвоить, чтобы избавиться от болезни. Спрашивается, нужно ли чтобы пациент испытывал страдания излишние от крайне обязательных? Я применяю термин «экономия страдания» и надеюсь, что он когда-то найдет свое место, ограничивающее диктат принципов отказа и удовлетворения.

Вам хорошо известно, что аналитики не склонны высоко оценивать успехи терапевтов как достижение науки. Мы вправе говорить о подлинном успехе терапии только в том случае, когда факту улучшения состояния больного сопутствует глубокое проникновение в механизм лечебного процесса. Отмечу в этой связи потрясающее явление: во многих случаях выздоровление было достигнуто с применением релаксационной терапии. У истериков и патоневротиков продолжались попытки реконструкции прошлого обычным способом. Однако когда удалось создать атмосферу доверия между врачом и пациентом, вызвать чувство полной освобожденности, то внезапно (впервые за время анализа) стали появляться телесные симптомы истерии: парестезии и судороги в точно определенных частях тела, аффекты движения, напоминающие небольшие приступы истерии, легкое головокружение, даже затемнение сознания, иногда с последующей амнезией по поводу происшедшего.

Некоторые пациенты буквально настаивали, чтобы я им рассказал о том, что с ними происходит. На этой основе было относительно несложно причислить упомянутые симптомы к телесным реакциям, вызванным воспоминаниями, с тем отличием, что на этот раз реконструированное прошлое было больше связано с чувством фактической реальности пережитого. Прежние попытки реконструкции говорили лишь о возможной степени вероятности. В отдельных случаях указанные приступы буквально превращались в транс, при котором оживали элементы прошлого, и врач становился единственным мостиком между пациентом и реальностью. Я мог задавать вопросы и получать важную информацию от этой отколовшейся части личности. Без моего намерения возникало явление, напоминающее аутогипноз, т.е. состояние, которое воленс-ноленс можно сравнить с катарсисом (по Брейеру — Фрейду). Признаюсь, что такой результат меня сначала неприятно поразил, даже потряс.

Нужны ли были невероятные усилия и ходы через анализ ассоциаций и сопротивлений, разгадывание ребусов с элементами психологии Я и вообще всей метапсихологией, чтобы приземлиться на уровне старой доброй дружбы с пациентом и давно (как мне казалось) забытого катарсиса? Но после недолгого раздумья я успокоился. Существует пропасть различий между очищающим действием труднейшего психоанализа и случайными эмоциями, которые может спровоцировать примитивный катарсис. Упомянутый мною катарсис, по существу, как некий сон — лишь подтверждение подсознания и признак того, что в результате труднейших аналитических построений и техники переноса нам удалось приблизиться к причине реальных потрясений. Между палиокатарсисом и неокатарсисом мало общего, но нельзя отрицать, что они образуют круг явлений. Психоанализ начал свой путь от катарсического противодействия невылеченным травматическим переживанием и закрепленным аффектам, но далее обратился к углубленному исследованию невротических фантазий и их защитных механизмов. Затем сосредоточился на исследовании личностных отношений между аналитиком и объектом анализа; позднее в большей степени — на реакциях Я. Нас не должно страшить внезапное внедрение в современный психоанализ элементов старой техники и теории. Это лишь существенное напоминание о прочности психоанализа, который на каждом новом этапе своего развития, последовательно подтверждая свою полезность, готов влить новые золотые запасы в старые штольни.

Эта часть моего сообщения является логическим продолжением предыдущей. Выявленный или подтвержденный неокатарсисом материал воспоминаний доказал значимость исходных травм для этиологии неврозов. Возможно, что чисто психические фантазии являются выражением приступов истерии и патоневрозов, однако первым толчком к анормальным явлениям всегда оказываются травматические, шокоподобные реальные потрясения и конфликты с окружающей средой, формирующие неврогенные силы, в том числе совесть. Следовательно, по меньшей мере теоретический анализ нельзя считать завершенным, пока не вскрыт материал травматических воспоминаний. Поскольку наше утверждение основано на опыте релаксационной терапии, то тем самым повышается эвристическая ценность модифицированной нами техники. Полностью учитывая патогенный фактор фантазии, я был вынужден, особенно в последнее время, напряженно исследовать значение патогенных травм. Установлено, что травма крайне редко — следствие врожденной детской чувствительности, а гораздо чаще — недостойного, грубого, даже жесткого обращения.

Исследование неокатарсических случаев оказалось продуктивным и в другом смысле. Появилась возможность анализа психического процесса при вытеснении травмы, которое сопровождается психотической реакцией истерических обмороков, головокружения, а также часто в виде позитивно-галлюцинаторной эротической компенсации. В каждом случае невротической амнезии, может быть, и при ослаблении памяти о детстве, под влиянием шока имеет место психотическое раздвоение личности, одна часть которой продолжает свое маскируемое бытие, прорывающееся в виде невротических симптомов. Я особенно благодарю нашу коллегу г-жу Элизабет Северн за проведенное исследование и предоставленные мне материалы. Иногда удается вступить в контакт с вытесненной частью личности и даже вызвать на своеобразную «инфантильную беседу». При релаксации иногда случался возврат к этапам развития истерических симптомов с мыслительной регистрацией телесных воспоминаний. Отмечу также ранее мало учитываемые, обусловленные травмами боязнь кастрации и менструальных кровотечений. Изложенные мною факты имели целью подчеркнуть теоретико-практическую значимость учета генезиса травм.

По поводу некоторых приемов моей техники остроумно высказалась Анна Фрейд: «Вы относитесь к своим пациентам так же, как я к детям во время анализа». Я не возражаю и напомню о своем последнем небольшом эссе о психологии «нежелательных детей». В этой работе рассматривалась психология взрослых людей, к которым относились как к «нежелательным» в раннем детстве и тем закладывались предварительные условия их сопротивления при анализе. Только что предложенные методы релаксации еще больше стирают различие между анализом детей и взрослых. Сближая оба вида, я, безусловно, опирался на опыт храброго аналитика Георга Гроддека. Будучи свидетелем его попыток возбудить в пациентах явление детской наивности, я наглядно оценил достигнутый им успех. Я остался верен оправдавшей себя технике отказа и надеюсь достичь своей цели, тактично применяя оба метода. Разрешите мне спокойно ответить на ожидаемое замечание по поводу такой тактики.

Какие мотивы побудят пациента обратиться к жестким реалиям жизни, если во время анализа он пользовался детски безответственной свободой, которой он, конечно, лишен в жизни? Отвечаю: при аналитической релаксации и анализе детей мы далеки от воспитания утопических воззрений. В любом случае мы не допустим удовлетворения преувеличенных требований (в том числе агрессивных и сексуальных), воспитывая сдержанность и умение приспосабливаться к требованиям общественной жизни. Наше дружелюбие удовлетворит жаждущую нежности детскую часть личности.

Согласно моему опыту, вытесненная ненависть является более сильным скрепляющим средством, чем открытая нежность. Приведу пример пациентки, чье доверие я сумел завоевать только с помощью своей уступчивости (и это после упорной двухлетней борьбы с ее сопротивлением).

Пока она идентифицировала меня со своими бессердечными родителями, продолжались ее реакции сопротивления. Когда я лишил ее этой возможности, она перестала смешивать настоящие обстоятельства с прошлым, и после ряда истерически-эмоциональных приступов вспомнила о перенесенных в детстве потрясениях. Сходство аналитической ситуации с инфантильной и контраст между ними вызвал воспоминания. Для меня вполне очевидны высокие требования, которые ставят перед аналитиком принципы отказа и удовлетворения, а также контроль за переносом и сопротивлением. Недостаточное овладение инстинктами может в обоих случаях способствовать преувеличениям. Так, например, преувеличенные формы нежности к детям и пациентам могут соответствовать собственным бессознательным либидозным тенденциям. Или — под прикрытием требования отказа, предъявляемого пациентам и детям, — также собственные неосознанные садистические наклонности. Не случайно я настаиваю на том, чтобы аналитик глубоко осознавал особенности своего характера. Я неоднократно сталкивался с невротиками, заболевание которых было следствием необычайно сильных инфантильных шоков. Зачастую в реальной жизни они — почти дети, и обычные средства аналитической терапии для них непригодны. Таким невротикам необходима специальная, приближенная к детству, система воспитания, возможно санаторного характера с аналитическим направлением, на что указывал Зиммель.

Если подтвердится эффективность хотя бы части техники релаксации и неокатарсиса, то откроются значительные возможности для теории и практики современного психоанализа, направленные на корректировку сил психической энергетики и ее укрепление. Ведь интрапсихические силы являются лишь репрезентантами конфликта, который первоначально проявился между личностью и внешним миром. В соответствии с реконструкцией развития Я, сверх-Я и Оно многие пациенты повторяют в неокатарсическом переживании первичную борьбу с реальностью. Преобразование этого последнего повторения в воспоминания может создать более прочную основу для будущего существования. Пациент одновременно выступает в роли драматурга, вынужденного под давлением общественного мнения преобразовать свою первоначальную трагедию в драму с хэппи энд.

На этой оптимистической ноте разрешите мне закончить свой доклад и сердечно поблагодарить за внимание.

26. Психоанализ детей применительно к взрослым
(1931)

Уважаемые дамы и господа: Необходимо объяснение, почему в кругу достойнейших я имел честь быть избранным в качестве докладчика на этом торжестве. Вероятно, дело не в том, что мне выпало счастье 25 лет работать под руководством Мастера, ведь здесь присутствуют коллеги с большим сроком почетного сотрудничества с ним. Позвольте мне предложить вам иное обоснование.

В качестве аргумента, опровергающего утверждения об ортодоксальности Международного объединения и его духовного руководителя профессора Фрейда, является ваше дружеское приглашение.

Я не отрицаю, что Фрейд был не согласен с рядом моих утверждений. И откровенно мне об этом говорил. Но одновременно добавлял, что в будущем они в какой-то мере могут быть оправданы и поскольку мы полностью единомышленники по важнейшим принципам психоанализа, то он не видит оснований для прекращения нашего сотрудничества даже с учетом различий в методике и теории. Но в одном отношении Фрейд безусловно ортодоксален. Им созданы произведения, существующие многие десятилетия неизменными, неприкосновенными как чистые кристаллы. Например, его толкование снов такая отшлифованная драгоценность, успешно противостоящая всем переменам времени, или понятие «либидо», к которому критика даже не пытается подступиться. Поблагодарим судьбу за счастливую возможность сотрудничества с этим либеральным гением.

Пожелаем к его 75-летию несгибаемой духовной свежести и восстановления физических сил.

В течение последних лет накопление аналитических фактов сгруппировалось в идеи, побудившие меня существенно смягчить противоположность между анализом детей и взрослых. Начальные подходы к анализу детей были выработаны венской группой. Не говоря о единственной — правда, ориентирующей — попытке Фрейда, первой методически занимавшейся анализом детей была венский аналитик г-жа фон Хуг-Хельмут. Мы благодарны ей за идею начинать детский анализ с обычной игры. Она, а позже Мелани Кляйн, аналитически исследуя детей, поняли необходимость существенных изменений в технике анализа взрослых, в смысле смягчения обычной технической строгости. Высоко ценятся также систематическая работа Анны Фрейд и ее мастерские приемы, подчинившие даже труднейших детей.

Мне мало приходилось аналитически заниматься детьми, и то, что я столкнулся с этой проблемой с другой стороны, было неожиданностью. Как это случилось? Прежде чем ответить, остановлюсь на существенной особенности направления моей работы. Я фанатично верил в эффективность углубленной психологии и случавшиеся неудачи относил к своей неумелости, что заставило меня начать поиск новых приемов техники, поскольку привычные приемы явно не помогали в тяжелых случаях. Вот таким образом, не пасуя перед сложнейшими явлениями, я стал специалистом по особо тяжелым случаям, аналитическому лечению которых посвятил многие годы. Для меня были неприемлемы суждения о непреодолимости сопротивления пациентов, о невозможности дальнейшего продвижения из-за нарциссизма и пр. Я полагал, что явка пациента к аналитику — уже надежда на его спасение. Вместе с тем я всегда ставил перед собой вопрос: только ли сопротивление пациента является причиной неудачи? А может быть, наша успокоенность и нежелание приспособить к методике характерные особенности личности? В таких запушенных случаях, когда не было ни результатов длительного анализа, ни терапевтических успехов, я через так называемые свободные ассоциации начал побуждать пациентов к глубокой релаксации, к полнейшей самоотдаче спонтанным глубинным впечатлениям, тенденциям и эмоциям. Чем свободнее становились ассоциации, тем по-детски наивными становились выражения и иные манифестации пациента, тем чаще среди мыслей и иллюзорных представлений встречались выразительные жесты и движения, иногда и «временные симптомы», являвшиеся, как и все остальное, объектом анализа. В некоторых случаях свобода ассоциаций нарушалась холодным ожиданием и непониманием аналитика.

Только лишь пациент самозабвенно готов поведать все происходящее в нем . и вдруг видит, как я спокойно и безучастно раскуриваю сигару или холодно-стереотипно спрашиваю: «Ну и что вы скажете?» Я стал размышлять о возможных средствах и путях, исключающих нарушение ассоциаций и открывающих возможность для пациента осуществить тенденцию повторения. Первые импульсы решения я получил от пациента. Привожу пример. Пациент после преодоления тяжелого сопротивления, особенно упорного недоверия, решился поведать мне события из своего раннего детства. Из предыдущего анализа я уже знал, что он в заново пережитой сцене идентифицирует меня со своим дедушкой. Внезапно, во время разговора, он обнимает меня и шепчет: «Дедушка, я боюсь, что у меня будет маленький ребенок!». Тут я решился вступить в игру и прошептать в ответ: «Почему ты так думаешь?». Начал, так сказать, игру в вопросы и ответы, аналогичную приемам, о которых сообщают аналитики, занимающиеся с детьми. Но это не значит, что я в этой игре мог предлагать любые вопросы. Если мои вопросы не будут соответствовать уровню ребенка, то беседа быстро прервется. Бывали случаи, когда пациент говорил мне, что я веду себя глупо, так сказать, испортил игру. Так случалось, когда я в беседу вносил элементы, которые не мог знать ребенок. Еще больший отказ имел место при моих попытках дать услышанному научные толкования. Моей первой ответной реакцией было нечто вроде авторитарного возмущения, но, к счастью, я сообразил, что пациент должен лучше знать себя, чем мои догадки о нем. Я признал возможность ошибки с моей стороны, что укрепило его доверие ко мне. Кстати, отдельные пациенты протестовали против того, что я называю такой процесс игрой. Они заявляли, что это признак несерьезного отношения к ним с моей стороны.

Итак, я принял технику «игрового анализа», считая однако, что любой анализ может дать удовлетворительные результаты только при репродуцировании травматических процессов первоначального вытеснения, на чем в конечном итоге базируется образование симптомов и их виды. Исходя из нашего опыта, я отмечу, что большинство патогенных потрясений приходится на период детства. Поэтому не следует удивляться, когда пациент, пытаясь объяснить генезис своего страдания, внезапно впадает в детство. Здесь передо мной возникает ряд важных вопросов. Содержателен ли детский примитивизм пациента? Решается ли таким образом аналитическая задача? Подтверждается ли обвинение в наш адрес, что анализ провоцирует приступы истерии, давая лишь временное облегчение? Имеются ли пределы ограничения аналитической детской игры, допускающей детскую релаксацию, после которой должен начаться воспитательный период отказа?

Естественно, реактивизация детства и репродукция травм еще не означают выполнение задач анализа. Игровой или иной материал подлежит основательному аналитическому исследованию. Разумеется, Фрейд прав, утверждая, что воспоминание, а не игра, является триумфом анализа. Я же полагаю, что успехом является также получение существенного материала, который затем можно преобразовать в воспоминание. Я принципиальный противник неконтролируемых реакций и считаю, что полезно максимально выявлять скрытые тенденции, прежде чем переходить к их логическому анализу и одновременно к воспитанию самоконтроля. Не следует думать, что мой анализ, который я иногда низвожу до детской игры, существенно отличается от прежней практики. Мои процедуры всегда начинаются со знакомства с мыслями, оказавшимися на поверхности психического аппарата пациента: затем подробно анализирую события прошедшего дня, после чего расспрашиваю о сновидениях. На каждом занятии я основательно анализирую добытый материал. Полностью используя при этом наши знания о переносе, сопротивлении и метапсихологии образования симптомов и стремясь к тому, чтобы их понял пациент. На вопрос, сколь долго может практиковаться «детская игра», отвечу: во время анализа взрослый имеет право вести себя как «плохой ребенок», но если он выпадает из роли и пытается выдать инфантильную реальность за действия взрослого, то необходимо (порой это трудно) ограничить его действия. Предполагаю, что приятные выражения чувств ребенка (особенно либидозные) в основном коренятся в нежной связи «ребенок — мать», а элементы зла, неконтролируемой перверсии — обычно следствие нетактичного отношения со стороны окружения. Максимальное понимание и доброжелательность, исключительное терпение и выдержка врача очень важны. Этот защитный фон, в какой-то степени гарантирующий от возникновения неизбежных конфликтов, дает надежду на возможное примирение. Тогда пациент будет воспринимать наше отношение как контраст с пережитым в собственной семье. Поскольку он ныне защищен от повторения событий прошлого, то может себе позволить их репродукцию. Это весьма напоминает процессы, о которых нам сообщали аналитики детей. Бывает, например, что признав свою вину, пациент внезапно хватал мою руку, умоляя не бить его. Часто пациенты, у которых мы предполагали злую волю, пытались провоцировать конфликт с врачом с неприличными гримасами или циничными выражениями. Я советую в таких случаях не разыгрывать из себя добряка, а честно высказать свое неприязненное отношение, заявив, что надо владеть собой. Таким образом, мы узнаем кое-что о лицемерии и ханжестве в окружении больного, что скрывалось за показной любовью. Порой в разгар ассоциаций пациенты предлагают нам послушать небольшие истории, даже стихи, иногда просят карандаш, чтобы одарить нас наивным рисунком. Кончено, я это одобряю, а рисунки, порой фантастические, тщательно анализирую. Разве это не напоминает элементы детской аналитики? Но разрешите мне признать за собой одну тактическую ошибку, исправление которой впоследствии помогло прийти к принципиально важному решению.

Элизабет Северн, проходящая у меня курс учебного анализа, сказала в дискуссии, что своими вопросами и ответами я нарушаю спонтанность фантазирования. И что мне следует ограничиваться энергичным побуждением ослабевшей психической силы для активизации пациента и преодолением его страховидной заторможенности. Еще лучше было бы, если бы это побуждение имело вид очень простых вопросов, что заставит объект продолжить работу самостоятельно. Отсюда следует теоретическое обобщение: допускаемая при анализе суггестия должна быть только побуждением, а не ориентиром дальнейшего пути, что существенно отличается от суггестии, обычно практикуемой психотерапевтами. Фактически предлагается только усиление задач, выдвигаемых анализом: хотите лежать — ложитесь, предоставьте свободу фантазиям, говорите все, что придет на ум. Игра фантазий — также усиленное побуждение. То же самое относится к гипнозу. Элементы отчуждения неизбежны при любой свободной ассоциации.

Восприимчивость детей, их склонность в моменты беспомощности опереться на «больших», конечно, включает элемент гипноза! Но абсолютно недопустимо использование власти взрослых для штампования собственными окаменевшими правилами пластической души ребенка. Авторитетная власть должна быть средством воспитания самостоятельности и отваги! Если пациент чувствует себя обиженным, разочарованным, предоставленным самому себе, то как брошенный ребенок, он начинает играть сам с собой. Мы категорически утверждаем, что покинутость приводит к растеплению личности. Часть личности исполняет роль матери или отца в игре с другой частью, как бы снимая состояние брошенности. Примечательно, что в этой игре участвуют не только отдельные части тела (нога, пальцы, рука, гениталии, нос и т.д.), но перипетии личной трагедии затрагивают сферу психики, что мы наблюдаем в нарциссическом расщеплении. Поражают аутосимволические восприятия или явления бессознательной психологии, отразившиеся в фантазиях анализируемых, в том числе у детей. Мне, например, рассказывали сказку, в которой некий жуткий зверь зубами и когтями пытался уничтожить камбалу, но она гибко избегала опасности и снова вернулась в свою овалообразную форму. Эта история допускает два толкования: во-первых, пассивное сопротивление угрозам внешней среды, и во-вторых, расщепление собственной личности на болезненно чувствующую жестокость и на часть все понимающую, но бесчувственную. Еще отчетливее представляется процесс вытеснения, выражающийся в фантазиях и снах, при которых голова, т.е. орган мышления, отделена от тела и передвигается на своих ногах или связана нитью с остальной частью тела. Такие явления, конечно, требуют исторического и аутосимволического толкования. Но я воздержусь от метапсихологической значимости процессов расщепления.

Да, нам придется еще многому научиться у своих пациентов, в том числе у детей. Много лет назад я опубликовал краткое эссе о сравнительно частой повторяемости одного типичного сновидения, назвав сообщение «Сон об ученом новорожденном». Речь шла о снах, в которых новорожденный в колыбели вдруг начинает говорить и дает мудрые советы взрослым. В одном из моих случаев интеллект несчастного ребенка проявился в аналитической фантазии пациента, бросившегося на помощь к смертельно раненному младенцу. «Скорее, я не знаю что делать! Моего ребенка ранили! Он истекает кровью. Едва дышит! Я должен сам перевязать рану. Дыши глубже, а то умрешь! Останавливается сердце! Он умирает, умирает. ». На этом кончились ассоциации, связанные с анализом сна. У пациента появились судороги мускулатуры спины и затылка, он делал движения, как бы защищая низ живота. Мне, однако, удалось восстановить контакт с почти коматозным больным и рядом вопросов побудить его к рассказу о перенесенной в раннем детстве сексуальной травме.

Я хочу подчеркнуть, что подобные наблюдения, по-видимому, характерны для генезиса нарциссического раздвоения. Похоже, что под воздействием непосредственной опасности (не исключено — в самом раннем детстве) часть нашего Я отщепляется в виде самовосприимчивой и самовспомогающей инстанции.

Коллегам хорошо известно, что у детей, страдающих нравственно и физически, рано появляются черты взросления и умственного развития. Они склонны ободрять других, готовы оказать помощь. Но, правда, не все. Некоторые впадают в ипохондрию. Но, несмотря на объединенные усилия анализа и наблюдений за детьми, все еще не удалось решить множество сложных вопросов. Применяемую мной методику отношения к объектам анализа можно вполне обоснованно именовать «изнеженной». Насколько возможно, я иду навстречу желаниям и побуждениям пациентов. Продлеваю час анализа до усвоения эмоций, вызванных добытым материалом, и пока не сглажу примирительным тоном конфликт, возникший, например, в связи с моим настоятельным требованием вернуться к событиям инфантильного периода. Веду себя подобно нежной матери, которая вечером не ляжет спать, пока не справится с накопившимися за день мелкими и крупными заботами, не устранит страхи и злые намерения. Таким образом удается погрузить пациента в ранние стадии любви к объекту, и он, как засыпающий ребенок, бормочет отдельные фразы, давая нам возможность проникнуть в мир его сновидений. Разумеется, нежные отношения во время анализа не длятся бесконечно. Превратившись в ребенка, пациент предъявляет все большие требования, затягивает переход к ситуации примирения или своими возрастающими капризами хочет вызвать нас на ответные действия в виде наказаний. С углублением ситуации переноса увеличивается травматический эффект момента, когда аналитик вынужден определить пределы, в которых такое поведение пациента допустимо. Ситуация отказа вызывает сначала беспомощное озлобление пациента и нарочитое нежелание рассказа о прошлом. Потребуется значительное усилие и тактичное поведение для примирения, чтобы исключить длительное отчуждение. В этой ситуации аналитик имеет возможность кое-что узнать о генезисе травм: сначала — полная парализация спонтанности мышления, шоковое или коматозное состояние и лишь затем восстановление новой (смещенной) ситуации равновесия. Если на этом этапе удастся контакт, то мы сможем понять, почему ребенок в одиночестве теряет вкус к жизни или, по Фрейду, обращает агрессию на собственную личность.

Источник: http://studepedia.org/index.php?post=25832&vol=2

Основы психоанализа. Ошибочные действия

Психоанализ является своеобразным «мостом» между психиатрией и психологией: он не специализируется на лечении психически больных людей, но разбирает случаи, неподвластные психологии. Основы психоаналитической деятельности, виды ошибочных действий.

• посмотреть текст работы

• скачать работу можно здесь

• полная информация о работе

• весь список подобных работ

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

«Основы психоанализа. Ошибочные действия».

3. Личность основателя психоанализа — З. Фрейда……………..…7

4. Особенности становления психоанализа………………..………9

5. Углубление в психоанализ. Ошибочные действия……….……11

8. Список использованной литературы……………………………16

«Вследствие своих глубоких предпосылок и обширных связей психоанализ заслуживает того, чтобы привлечь внимание любого образованного человека».

«Лекции по введению в психоанализ»

Тайны подсознания всегда являлись объектом интереса для всего человечества. Лечение методом психоанализа раз за разом доказывает свою эффективность с момента его создания. Поэтому автор данной работы находит тему проекта очень актуальной и необычной, интересной для изучения. На страницах проекта читатель имеет возможность найти ответы на вопросы: — Что есть психоанализ? — Каковы идеи, цели этой области науки? — и многие другие.

Цель проекта — исследовать жизнь и деятельность Зигмунда Фрейда, рассмотреть основы методов психоанализа на примере ошибочных действий человека, изучить особенности скрытых намерений человека при ошибках.

Методы, использованные при исследовании данной темы:

· Изучение литературы из разных источников по теме психоанализа;

· Обработка полученной информации — синтез данных, анализ полученных фактов;

· Выводы на основе проделанной работы.

В этой главе автор ставит основной целью объяснить основное понятие «психоанализ», цели и особенность этой отрасли психологии.

Как известно, психоанализ возник на рубеже ХIХ-ХХ столетий. Термин «психоанализ» впервые был использован австрийским невропатологом Зигмундом Фрейдом, а точнее в его статье «Наследственность и этиология неврозов», опубликованной на французском языке 30 марта 1896 года. С тех пор понятие психоанализа стало неотъемлемой частью исследовательской и практической деятельности ряда психотерапевтов, а затем прочно вошло в обыденное сознание многих людей. Психоанализ занял важное место в культуре ХХ столетия.

Сам Зигмунд Фрейд указывал на сложность и запутанность как самой науки, так и ее обучению. Люди, взявшиеся изучать психоанализ в то время, являлись преимущественно врачами по образованию. Привыкшие к наглядностям, они с трудом могли представить, что при лечении может происходить нечто большее, чем «обмен словами между пациентом и врачом». Можно добавить также, что ученикам нельзя услышать даже эту беседу — больной не будет поверять свои тайны в присутствии десятка равнодушных слушателей. Для доверительной беседы непременным условием является конфиденциальность и расположение пациента к врачу. Цитируя одну из лекций знаменитого психолога: «Вы познакомитесь с психоанализом в буквальном смысле слова лишь понаслышке».

Другая сложность заключалась (и заключается) в том, что все симптомы, составляющие «картины болезней» невозможно связать или сгруппировать; они независимы, спонтанны, почти во всех случаях трудно определимы и отражают неопределенные и непонятные изменения человеческой души.

Отсюда вытекает вопрос: Как вообще можно изучить психоанализ? Один из немногих приемлемых путей — это изучение его на своем собственном Я, на примере своей личности. Это дает возможность убедиться лично в действенности и реальности психических процессов. Но и тут есть предел: для полного изучения необходимо обследование под руководством опытного психоаналитика. Тогда каждый, изучающий психоанализ, имеет возможность испытать лечение на себе — вот несомненное превосходство этой науки перед другими.

Анализ на пути своего развития встречал огромное количество трудностей и препятствий: начиная от недоверия «необразованных родственников больных», как их называл Фрейд — до отрицания и противостояния основным положениям психоанализа в кругах лучших психологов мира. Даже последователи Фрейдизма разбились на несколько лагерей — в ХХ столетии появились такие направления, как характероанализ Вильгельма Райха, гуманистический психоанализ Эриха Фромма, экзистенциальный психоанализ Жана Поля Сартра, структурный психоанализ Жака Лакана и другие. Представители этих претендовали на единственно верное толкование идейного наследия З. Фрейда.

Хотелось бы поподробнее остановиться на рассмотрении «странностей» психоанализа. В чем же состоит неприязнь к этому учению? «Двумя своими положениями анализ оскорбляет весь мир и вызывает к себе его неприязнь; одно из них наталкивается на интеллектуальные, другое — на морально эстетические предрассудки.» — писал Фрейд.

Первое утверждение психоанализа состоит в том, что все психические процессы — бессознательны. Привычный постулат «Все психические процессы контролируются сознанием» оказался вдруг неверен; все разработки психологии потеряли под собой почву. Нашлось много несогласных с этим утверждением Фрейда. Но еще больше возмущения вызвало второе утверждение, гласившее, что влечения, которые можно назвать «сексуальными в широком и узком смысле слова», играют огромную роль в развитии человеческой психики и являются причинами многих нервных и психических заболеваний. (Подробнее см. Приложение 1)

На основании этой информации можно вывести понятие психоанализа: Психоанализ есть область психологии, изучающая процессы бессознательного в мышлении человека.

Метод анализа очень непрост в целом из-за кажущейся бессмысленности и бессознательности действий, сложности (а иногда и невозможности) связать их воедино.

Основная задача, поставленная в этой главе — рассказать о жизни великого психолога, основателя психоанализа — Зигмунда Фрейда. 21 сентября 2009 года исполнится 70 лет со дня его смерти.

Зигмунд Фрейд родился 6 мая 1856г. в небольшом моравском городе Фрейбурге в семье небогатого торговца шерстью. В 1860 г. семья переехала в Вену, где будущий знаменитый ученый прожил около 80 лет. В большой семье было 8 детей, но только Зигмунд выделялся своими исключительными способностями, удивительно острым умом и страстью к чтению. Поэтому родители стремились создать для него лучшие условия, хотя сами жили небогато. Если другие дети учили уроки при свечах, то Зигмунду выделили керосиновую лампу. Его сестра играла на пианино и, если это мешало Зигмунду учиться, ей запрещали музицировать.

В 17 лет он с отличием окончил гимназию и поступил в знаменитый Венский университет. Обучаясь в университете, Фрейд вошел в студенческий союз по изучению истории, политики, философии. Но особый интерес для него представляли естественные науки. Его намерения стать научным работником в физиологическом институте не увенчались успехом за неимением вакантной должности. Также Фрейд хотел жениться на девушке, с которой был знаком с детства — Марте Берней. Имелся лишь один выход — стать практикующим врачом в качестве невропатолога. В клинике Фрейд основательно освоил методы диагностики и лечения детей с пораженным мозгом, а также различных нарушений речи. Вскоре в научных и кругах Фрейд приобрел репутацию высококвалифицированного врача-невропатолога. Желание усовершенствовать методы лечения заставило его задуматься над другим способом, а именно гипнозом. Одним успешно практикующим врачом в этой области был Иосиф Брейер, который стал покровительствовать молодому Фрейду. Через несколько лет Брейер и Фрейд подготовили книгу «Исследования истерии», вышедшую в 1895 г. В данном труде уже можно найти некоторые основные положения его будущих работ. Несколько лет спустя, после разработки своей собственной теории, Фрейд лишился поддержки Брейера: разногласия во мнениях привели к разрыву отношений. Примерно в это же время Фрейд решил испытать психоанализ с целью выявить причины собственных душевных конфликтов и невротических состояний. И тогда он обратился к изучению собственных сновидений, результаты которого изложил в книге «Толкование сновидений» (1900 г.). Ее он неизменно считал своим главным трудом.

Также знаменитый психоаналитик описал множество различных других случаев из своей практики в своих трудах «Психопатология обыденной жизни», «Остроумие и его отношение к бессознательному», «Три очерка по теории сексуальности», курсе лекций «Введение в психоанализ» и пр. (подробнее см. Приложение 2)

После написания серии книг к Фрейду пришла международная слава. В 1909 он приглашен в США, его лекции прослушали многие ученые, в том числе патриарх американской психологии Вильям Джемс, который очень положительно отозвался о психоанализе.

В 1910 г. в Нюрнберге собрался Первый Международный Конгресс по психоанализу. Правда, вскоре среди этого сообщества, которое объявило психоанализ особой наукой, отличной от психологии, начались распри, приведшие к его распаду. Многие ближайшие сподвижники Фрейда порвали с ним и создали собственные школы и направления. Среди них были такие, в частности, ставшие крупными психологами исследователи, как Альфред Адлер и Карл Юнг. Большинство рассталось с Фрейдом из-за его приверженности принципу всемогущества сексуального инстинкта.

Вскоре грянула первая мировая война, и самому Фрейду пришлось признать несовершенность своих схем психоанализа. Пациенты, которые теперь у него появились, страдали от неврозов, сопряженных с травмировавшими их испытаниями военного времени. Его прежняя концепция сновидений невротика, оказалась непригодной, чтобы истолковать психические травмы, возникшие в боевых условиях у бывших солдат и офицеров. Фиксация новых пациентов Фрейда на этих травмах, вызванных встречей со смертью, дала ему повод выдвинуть версию об особом влечении, столь же могучем, как сексуальное — страхе смерти.

Тем временем перед психоаналитиком встала новая проблема — в 1933 г. в Германии к власти пришел фашизм. Среди сожженных идеологами «нового порядка» книг оказались и книги Фрейда. Ему самому с трудом удалось добиться разрешения на его эмиграцию в Англию. В Англии Фрейда встретил восторженно, но дни его были сочтены. Он мучился от болей, и вскоре решил прибегнуть к эвтаназии. Это произошло в Лондоне 21 сентября 1939 г.

Итак, вклад Зигмунда Фрейда в развитие психологии воистину огромен. Учение Фрейда стало популярным главным образом потому, что проникло в тайники бессознательного, или, как иногда говорил Фрейд, «преисподнюю психики». Ключ к тайнам душевной жизни он стал искать не в физиологии и не в психологии сознания, а в психологии бессознательного. Несмотря на огромное количество ошибок, совершенных им, психоанализ — как наука и область психологии — раз за разом доказывает свою эффективность.

Автор данной работы поставил перед собой задачу раскрыть в этой главе особенности становления психоанализа, историю развития этой отрасли психологии.

История развития психоаналитического движения во многих странах мира не столь драматична, как история психоанализа в России, где в 30-е годы XX века была полностью запрещена психоаналитическая теория и даже практика, на протяжении шестидесяти лет она не принималась по идеологическим соображениям, и только в 90-е годы психоанализ возродился. И, тем не менее, история становления и развития психоаналитического движения имеет свои особенности, связанные как с распространением психоаналитических идей по всему миру, так и с несогласиями в рамках самого движения, приведшими к возникновению новых направлений в психологии и психотерапии.

Первым фундаментальным трудом по психоанализу можно по праву считать книгу «Толкование сновидений», 1900. Но первый тираж был всего 600 экземпляров и, чтобы раскупить их все, потребовалось 8 лет. Следующие труды были более популярны и получали все большее распространение в широких научных кругах, вызывая одобрение у многих психологов мира. Вместе с тем всегда находились и критики, не принимавшие теорию психоанализа. Несмотря на это, в 1902 году было создано небольшое общество «Психологическое общество по средам», которое позднее сменило имя на «Венское психоаналитическое объединение». Имена практически всех членов объединения известны в мире как имена ведущих психологов и аналитиков.

Психоанализ получил свое распространение в таких странах, как Голландия, Польша, Россия, Франция, Швейцария. В 1911 году возникла Американская психоаналитическая ассоциация. Регулярно стали собираться Международные психоаналитические конгрессы и издаваться различные психоаналитические журналы.

Одновременно с распространением психоаналитических идей в различных странах мира происходило использование их не только в клинической практике при лечении неврозов, но и в различных областях гуманитарных знаний, включая мифологию, религию, литературу, культуру в целом. Инициированные З. Фрейдом, исследования ряда психоаналитиков касались проблем этнопсихологии, психоистерии, психобиографии, педагогики. В начале 1912 года О. Ранком и Г. Заксом был основан новый журнал «Имаго», посвященный применению психоанализа в гуманитарных науках.

Вместе с тем в истории развития психоанализа произошли первые идейные столкновения, которые сопровождались концептуальными разногласиями и личными обидами, в конечном счете приведшими к тому, что некоторые приверженцы психоаналитических идей разошлись с З. Фрейдом. В результате идейного раскола произошло как бы образование различных школ психоанализа, одни из которых остались в рамках психоаналитического движения, в то время как другие переросли в новые направления в психологии и психотерапии.

Бывшие сторонники Фрейда оказывались от его учения, создавая свои собственные. Так, в начале 1911 года А. Адлер выступил в Венском психоаналитическом обществе с жесткой критикой идей Фрейда. Продолжительные дискуссии завершились выходом А. Адлера и, позднее, образованием Общества свободного психоанализа». Позднее созданное Адлером направление получило название индивидуальной психологии.

Разногласия вставали даже между хорошими друзьями З. Фрейда. После публикации работы К. Г. Юнга, во второй части которой были изложены несовпадающие с концепциями основателя психоанализа представления, идейные разногласия настолько обострились, что, усиленные кризисом в личных отношениях, переросли в окончательный разрыв, который произошел в начале 1913 года. В апреле 1914 года К. Г. Юнг отказался от должности президента Международной психоаналитической ассоциации, объявил о своем выходе из этого объединения и в дальнейшем стал разрабатывать направление, получившее название аналитической психологии.

Итак, с развитием психоаналитического движения число сторонников психоанализа действительно продолжало расти, а психоаналитическое видение человека, его бессознательных мотивов мышления и поведения, защитных механизмов и невротических расстройств заняло важное место в культуре ХХ столетия. Вместе с тем обнаружившиеся в этом движении идейные разногласия породили волну новых модификаций психоанализа, в результате чего классические представления З. Фрейда о психическом аппарате, комплексе Эдипа, нарциссизме, агрессивности, влечении к смерти, технике психоаналитической терапии и многие другие оказались в центре дискуссий.

Основная цель данной главы — установить понятие «ошибочные действия», рассмотреть виды ошибочных действий, подтверждая теорию примерами из повседневной жизни.

Зигмунд Фрейд утверждал, что нет такого намерения или поступка человека, которое нельзя было бы объяснить с помощью схем психоанализа. И действительно, он сумел найти толкование даже мыслям и снам человека, раскрывающим скрытые мотивы, комплексы и страхи человека.

Не исключение ошибочные действия, совершаемые человеком. На первый взгляд всего лишь невинные оговорки, они таят в себе скрытый смысл, невысказанные желания или страхи. Многие люди не склонны принимать их всерьёз, считая это мелочью. Сам же Зигмунд Фрейд в своих «Лекциях по введению в психоанализ» говорил: «Психоанализ не может похвастаться тем, что никогда не занимался мелочами». Именно маленькие бессознательные поступки в поведении человека помогут составить правильную картину анализа.

Если рассматривать ошибочные действия, то в первой группе их насчитывается четыре типа: оговорки, описки, очитки и ослышки, В основе другой группы лежит забывание, запрятывание и затеривание какого-либо предмета. Также сюда можно отнести ошибки заблуждения (значения терминов см. Приложение 3). Самыми интересными и примечательными считаются оговорки. Фрейдом не принимается во внимание фактор усталости, отвлеченности на другое или волнения, когда внимание человека рассеяно. Фрейдом доказано, что «ошибочные действия и забывание проявляются у лиц, которые не устали, не рассеяны и не взволнованы, разве что им припишут это волнение после сделанного ошибочного действия, но сами они его не испытывали». Также оговорки могут быть спровоцированы рядом факторов (например, внушение).

Ещё до выхода в свет первой работы Фрейда ошибочные действия были подробно описаны докторами Мерингером и Майером в 1895 году. Сюда входят искажения слов — предвосхищения, отзвуки, смешения и пр. Но их объяснения Фрейду показалось недостаточно, и он решил дополнить уже существующую схему оговорками на основе схожести звуков, влияния словесных ассоциаций.

Часто случается, что поэт пользуется оговоркой как выразительным средством. Например, цитата из «Венецианского купца» У. Шекспира:

«Две половины у меня: одна

Вся вам принадлежит; другая — вам.

Мне — я сказать хотела; значит, вам же, —

В повседневной жизни оговорки иногда не менее точно выражают истинный смысл высказывания, то, о чем думал и, возможно, подавлял в себе автор высказывания. «Они [ошибочные действия] не являются случайностями, а представляют собой серьезные психические акты, имеющие свой смысл, они возникают благодаря взаимодействию, а лучше сказать, противодействию двух различных намерений».

Но каким образом можно убедиться в существовании двух соперничающих намерений? Фрейд назвал первое нарушенным, куда прокрадывается ошибка, а второе — нарушающим. Обычно человек, совершивший ошибочное действие, знает и признает нарушенное намерение. А вот нарушающее он осознать не всегда в состоянии, особенно если оно всего лишь немного исказило суть нарушенного намерения.

Пример искажения, данный в лекциях З.Фрейда — профессор, критиковавший преподававшего до него человека, выразился следующим образом: «Я не склонен (вместо неспособен) оценить заслуги своего уважаемого предшественника». Сразу становится ясным его отношение к этому человеку. Даже несмотря на то, что он позже поправился, сказав «неспособен».

Иногда человек попросту боится выдать чем-то свои намерения, рассказать о них. Позже, разговаривая на схожие темы, ему вспомнится его страх и все силы он употребит на молчание, но вдруг обязательно скажет то, чего боялся.

В некоторых случаях человек, стараясь запомнить нужную дату, имя или день встречи, безнадежно забывает их и вспоминает только тогда, когда уже поздно. Та же самая ситуация может произойти с любым предметом. К примеру, одна девушка давно мечтала получить медаль на конкурсе. Отправившись на конкурс с подругой, она замечает, что подруга составляет её серьезную конкуренцию. Когда подруга получила, она попросила девушку подержать ее у себя. Через некоторое время девушка, приехав домой, обнаружила в своем чемодане медаль за победу.

Это яркий пример непроизвольного забывания и запрятывания вещей. Девушка не хотела красть медаль, она просто забыла отдать медаль обратно, а может быть, просто забыла куда положила её. Не надо быть психоаналитиком, чтобы понять мотивы ее поступка, хоть и бессознательного — желание иметь медаль.

Подводя итог, можно сказать, что ошибки в речи, письме могут быть вызваны небольшими отклонениями функций, неточностями в психической деятельности в определенных условиях. А феномены «запрятывания» и «затеривания» могут быть обусловлены всего лишь невнимательностью. Но методы, предложенные З.Фрейдом, пролили свет на природу скрытых намерений, стоящих за нарушаемым действием.

Цель этой главы — показать изменения, произошедшие в теории и практике психоанализа с момента его учреждения, описать особенности современного психоанализа, распространенность данной схемы работы среди психологов мира, основную проблему, с которой сталкивается психоанализ сегодня.

С момента основания психоанализа прошло более века. Психоанализ все это время развивался и изменялся. Это стала менее четко очерченная дисциплина, чем та, которую предложил миру Фрейд. Никто не может обвинить психоаналитиков в консерватизме. Первоначальная концепция инстинктивных желаний Фрейда стала менее жесткой. Даже Эдипов комплекс не играет теперь такой большой роли, потому что сейчас внимание обращают не только на события детства, но и на взрослую жизнь и взаимоотношения. Бессознательное человека у некоторых аналитиков стало творением общества, а не закрытым внутренним миром. Восприятие Фрейдом людей вообще и маленьких детей в частности как существ, которые подобно животным борются за простые удовольствия с враждебной средой, сменилось точкой зрения, что человек начинает жизнь уже приспособленным к своему окружению.

Манера проведения анализа тоже изменилась. Пациентов теперь чаще приглашают к сотрудничеству, а не заставляют думать, что они подчиняются доктору. Некоторые аналитики отказались от кушетки (классической позиции) и проводят анализ сидя лицом к лицу с пациентом. Другие считают старое положение более подходящим для того, чтобы избавиться от отвлекающих моментов и стимулировать свободные ассоциации. Регулярные сеансы четыре или пять раз в неделю в течение месяцев или лет остаются для некоторых психоаналитиков идеалом, но классический анализ уже долгое время находится в упадке. Поль Федерн, друг Фрейда, еще в 1972 году писал, что психоанализ в США стал «популярным и обычно неправильно понимаемым методом лечения эмоционально нездоровых людей». Появились методы ускоренного лечения конкретных проблем. Психоанализ начинает превращаться в менее конкретную «психотерапию», которая, в свою очередь, становится вездесущими «консультациями психолога», где психология часто неотличима от здравого смысла. В общей сложности психоаналитическое сообщество растворило чистую доктрину Фрейда и получило более легкий в употреблении набор убеждений, которые (как они надеются) сложнее критиковать, потому что они менее конкретны.

Для некоторых практикующих врачей психоанализ все еще остается жесткой и неизменной дисциплиной. Иногда они выражаются строже, чем сам Фрейд, по крайней мере, Фрейд на начальном этапе работы, когда он по ходу менял свою систему. Многие верят именно в этот метод психоанализа. У такого доктора нет времени на многочисленные методы современной терапии для конкретных случаев. Фрейдистская терапия — это нечто другое.

Такие психологи не позволяют сложиться социальным отношениям между доктором и пациентом. Те, кто задает прямые вопросы, не получают прямых ответов. Люди должны находить свои собственные решения. В конце концов, это их бессознательное.

Сам Фрейд — это человек, который стремился разгадать загадки жизни, реалист, который «всегда говорил, что будет оклеветан, поскольку видел нас такими, какие мы есть, а не только такими, какими мы должны быть». Когда перед вами жизненная проблема, важно найти способ выполнить «благородное дело» осознания самого себя.

Возможно, такой подход верен. Проблема неспециалиста в отношении к психоанализу несомненно существует. Но также верно то, что в теории, несомненно, есть правда, но нет единой абсолютной истины, на которую претендовал Фрейд, «абсолютной истины, которую, по мнению некоторых людей, Фрейд утверждал, что нашел».

Смелые заявления психоаналитиков — как основателя психоанализа, так и его последователей — постепенно теряют свою силу. Когда после первой мировой войны Фрейд получил всемирное признание, верить в «бессознательное» — значило принимать предложенную им версию. Во второй половине двадцатого века психология нашла альтернативы, которые не зависящие от схем психоанализа Фрейда. Его решение загадки не оказалось защищенным от времени, как и решения всех остальных людей.

Можно подвести итог вышесказанному — психоанализ не стоял на месте и, хотел этого Фрейд или нет, но он изменился. С другой стороны, проблема слишком сильного изменения основных психоаналитических схем все ещё актуальна, и требует внимания.

Нельзя не признать, что теории Фрейда оказались не идеальными. Несмотря на это, остается много примеров, когда психоанализ был единственным действенным средством, учением, проливающим свет на многие тайны подсознания.

Подводя итог по всей теме, можно сказать, что психоанализ является своеобразным «мостом» между психиатрией и психологией: он не специализируется на лечении психически больных людей, но разбирает случаи, неподвластные психологии. Основным методом лечения путем психоанализа является выяснение подсознательных причин выполнения больным какого-то действия, установление скрытых намерений или психологических барьеров, ведущих за собой психическое расстройство.

Особенности психоанализа до сих пор вызывают много несогласий, но нельзя не признать действенность этого метода лечения.

Главная заслуга Фрейда состоит в том, что он полностью перевернул мнение о психологии в мировом понимании, объявив её «наукой о бессознательном».

Автор данной работы изучил основы психоаналитической деятельности, рассмотрел виды ошибочных действий, существенно расширил свои знания в этой области.

Материал данного проекта может быть использован для изучения на уроках и внеклассных занятиях.

Список использованной литературы:

· З. Фрейд «Введение в психоанализ»

· З. Фрейд «Толкование сновидений»

· З. Фрейд «Психология бессознательного»

· Пол Феррис «Зигмунд Фрейд»

· М. Окунь «Зигмунд Фрейд».

· Научные статьи Валерии Лейбиной, члена Академии педагогических и социальных наук, главного научного сотрудника Института системного анализа РАН

· Материалы с сайтов о психоанализе

Два положения психоанализа, противоречащие постулатам психологии (цитаты, приведенные из курса лекций о психоанализе «Введение в психоанализ» 1917г.):

«Двумя своими положениями анализ оскорбляет весь мир и вызывает к себе его неприязнь; одно из них наталкивается на интеллектуальные, другое — на морально эстетические предрассудки.»

1. 1. «Согласно первому коробящему утверждению психоанализа, психические процессы сами по себе бессознательны, сознательны лишь отдельные акты и стороны душевной жизни. Психическое представляет собой процессы чувствования, мышления, желания, и это определение допускает существование бессознательного мышления и бессознательного желания»

2. «Второе положение, которое психоанализ считает одним из своих достижений, утверждает, что влечения, которые можно назвать сексуальными в узком и широком смыслах слова, играют невероятно большую и до сих пор непризнанную роль в возникновении нервных и психических заболеваний. Более того, эти же сексуальные влечения участвуют в создании высших культурных, художественных и социальных ценностей человеческого духа, и их вклад нельзя недооценивать»

«Общество не заинтересовано в признании силы сексуальных влечений в своей жизни. Поэтому оно столь нетерпимо к этому результату исследований психоанализа и стремится представить его отвратительным, непристойным и опасным с точки зрения морали»

Список самых знаменитых работ З. Фрейда, повлиявших на развитие психоанализа:

· «Психопатология обыденной жизни» (1901 г.)

Идея: На наше повседневное поведение влияют неосознаваемые мотивы. В различных ошибочных действиях, забываниях имен, оговорках прорываются скрытые мотивы.

· «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905 г.)

Идея: шутки или каламбуры интерпретируются как разрядка напряжения, созданного теми ограничениями, которые накладывают на сознание индивида различные социальные нормы.

· «Три очерка по теории сексуальности» (1905 г.)

Идея: весь анализ психоневрозов вращается вокруг подавленного сексуального влечения как главной причины страхов, неврастении и других болезненных состояний.

· «Тотем и табу» (1913 г.)

Идея: Выражение комплексов, сексуальных инстинктов и извращенных способов их удовлетворения в памятниках культуры (мифах, обычаях, искусстве, литературе и т. д.). Существование сходства между мышлением и поведением и симптомами неврозов человека.

· Курс лекций «Введение в психоанализ» в 1915-1917 гг.

Выступление с этим курсом в Венском университете. Курс требовал дополнений, их он опубликовал в виде 8 лекций в 1933 г.

Идея: Проблема отношения психоанализа к религии, науке и, наконец, к мировоззрению, понятому как обобщающая интеллектуальная конструкция.

Значения некоторых терминов темы «Ошибочные действия»

Оговорки — когда, желая что либо сказать, кто-то вместо одного слова употребляет другое;

Описки — тот же случай при письме, что может быть замечено или остаться незамеченным;

Очитки — читают не то, что написано или напечатано;

Ослышки — когда человек слышит не то, что ему говорят (нарушения слуха сюда не относятся)

Забывание — временное забывание, когда человек не может вспомнить что-то, что достоверно хорошо знает; или забывает выполнить намерение, о котором позднее вспоминает.

Запрятывание — человек убирает предмет куда-то так, что потом не может его найти.

Затеривание — аналогичное действие; как и первое — не имеет временных рамок.

Ошибки заблуждения — временной аспект, когда на какое-то время веришь чему-то, о чем до и после знаешь, что это не соответствует действительности.

Подобные документы

Психоанализ как метод лечения. Философские и естественнонаучные предпосылки психоанализа. Развитие и распространения теории и практики психоанализа. Классическая форма психоанализа З. Фрейда. История психоанализа в России, обзор судеб его сторонников.

курсовая работа [107,5 K], добавлен 24.03.2011

История возникновения глубинной психологии. Психоанализ: понятие и суть, сравнение с направлением бихевиоризма. Ключевые понятия ученых и роль сновидений. Основные приемы и методы психоаналитической терапии. Особенности воззрений последователей З. Фрейда.

курсовая работа [29,8 K], добавлен 08.06.2016

Понятие психологии как науки, место и роль в ней психоанализа, история его возникновения и развития. Становление и значение теории психоанализа З. Фрейда. Структура и элементы психики по Фрейду, их взаимосвязь. Изучение психоанализа Юнгом и Адлером.

реферат [15,5 K], добавлен 08.04.2009

История возникновения и теоретические аспекты глубинной психологии. Психоанализ, его понятие и суть. Ключевые понятия ученых и роль сновидений. Глубинная психология, бихевиоризм и психоанализ Фрейда. Основные приемы психоаналитической терапии, гипноз.

контрольная работа [26,5 K], добавлен 27.05.2009

З. Фрейд и появление психоанализа. Основные идеи психоанализа. Деление психики человека на сознательное и бессознательное. Основные понятия психоанализа. Методы расшифровки бессознательного. Проблемы и философия психоанализа.

реферат [26,1 K], добавлен 12.11.2002

История возникновения глубинной психологии. Сравнительный анализ глубинной психологии и бихевиоризма. Глубинная психология и психоанализ Фрейда. Ключевые понятия ученых и роль сновидений. Основные приемы и методы психоаналитической терапии. Гипноз.

курсовая работа [31,8 K], добавлен 08.02.2008

Фокус психоаналитической терапии и основные техники. Показания и противопоказания. Идеи Кохута в теоретическом построении психологии. Развитие фрейдовской концепции нарциссизма. Техника работы с переносами, как терапевтической работы с расстройствами.

курсовая работа [41,5 K], добавлен 19.12.2013

Общее понятие и задачи психоанализа. Спор великих теоретиков психологии – Зигмунда Фрейда, Альфреда Адлера и Карла Юнга, возникший на основе расхождений разных направлений в теории психоанализа, основы их теорий и влияние на последующее развитие науки.

курсовая работа [23,1 K], добавлен 29.04.2009

Применение глубинной психологии для изучения бессознательных психических процессов. Основные положения теории психоанализа, разработанной австрийским неврологом Зигмундом Фрейдом. Структурная модель психики, ее защитные механизмы и виды нарушений.

презентация [921,1 K], добавлен 13.06.2012

Особенности психоаналитической концепции культуры венского психиатра З. Фрейда как основоположника психоанализа. Специфика аналитической концепции культуры К.Г. Юнга. Типичные образы, проходящие через всю историю мировой культуры, и слои бессознательного.

реферат [22,4 K], добавлен 26.11.2013

Источник: http://knowledge.allbest.ru/psychology/2c0b65625b3ac68b4d53a89521306d27_0.html

Введение в психоанализ

Предисловие

I. Ошибочные действия

1 л. Введение

2 л. Ошибочные действия

3 л. Ошибочные действия (продолжение)

4 л. Ошибочные действия (окончание)

II. Сновидения

5 л. Трудности и первые попытки понимания

6 л. Предположения и техника толкования

7 л. Явное содержание сновидения и скрытые его мысли

8 л. Детские сновидения

9 л. Цензура сновидения

10 л. Символика сновидения

11 л. Работа сновидения

12 л. Анализ отдельных сновидений

13 л. Архаические черты и инфантилизм сновидений

14 л. Исполнение желания

15 л. Сомнения и критика

III. Общая теория неврозов

16 л. Психоанализ и психиатрия

17 л. Смысл симптомов

18 л. Фиксация на травме, бессознательное

19 л. Сопротивление и вытеснение

20 л. Сексуальная жизнь человека

21 л. Развитие либидо и сексуальная организация

22 л. Представление о развитии и регрессии. Этиология

23 л. Пути образования симптомов

24 л. Обычная нервозность

25 л. Страх

26 л. Теория либидо и нарциссизм

27 л. Перенесение

28 л. Аналитическая терапия

Продолжение лекций по введению в психоанализ

Предисловие

29 л. Пересмотр теории сновидений

30 л. Сновидения и оккультизм

31 л. Разделение психической личности

32 л. Страх и жизнь влечений

33 л. Женственность

34 л. Объяснения, приложения, ориентации

35 л. О мировоззрении

Фрейд З. «Введение в психоанализ». Пер. с нем. Г. В. Барышниковой. Изд. «Наука», 1989 г.

Первая лекция
Введение

Уважаемые дамы и господа! Мне неизвестно, насколько каждый из вас из литературы или понаслышке знаком с психоанализом. Однако само название моих лекций — «Элементарное введение в психоанализ» — предполагает, что вы ничего не знаете об этом и готовы получить от меня первые сведения. Смею все же предположить, что вам известно следующее: психоанализ является одним из методов лечения нервнобольных; и тут я сразу могу привести вам пример, показывающий, что в этой области кое-что делается по-иному или даже наоборот, чем принято в медицине. Обычно, когда больного начинают лечить новым для него методом, ему стараются внушить, что опасность не так велика, и уверить его в успехе лечения. Я думаю, это совершенно оправданно, так как тем самым мы повышаем шансы на успех. Когда же мы начинаем лечить невротика методом психоанализа, мы действуем иначе. Мы говорим ему о трудностях лечения, его продолжительности, усилиях и жертвах, связанных с ним. Что же касается успеха, то мы говорим, что не можем его гарантировать, поскольку он зависит от поведения больного, его понятливости, сговорчивости и выдержки. Естественно, у нас есть веские основания для такого как будто бы неправильного подхода к больному, в чем вы, видимо, позднее сможете убедиться сами.

Не сердитесь, если я на первых порах буду обращаться с вами так же, как с этими нервнобольными. Собственно говоря, я советую вам отказаться от мысли прийти сюда во второй раз. Для этого сразу же хочу показать вам, какие несовершенства неизбежно присущи обучению психоанализу и какие трудности возникают в процессе выработки собственного суждения о нем. Я покажу вам, как вся направленность вашего предыдущего образования и все привычное ваше мышление будут неизбежно делать вас противниками психоанализа и сколько нужно будет вам преодолеть, чтобы совладать с этим инстинктивным сопротивлением. Что вы поймете в психоанализе из моих лекций, заранее сказать, естественно, трудно, однако могу твердо обещать, что, прослушав их, вы не научитесь проводить психоаналитическое исследование и лечение. Если же среди вас найдется кто-то, кто не удовлетворится беглым знакомством с психоанализом, а захочет прочно связать себя с ним, я не только не посоветую это сделать, но всячески стану его предостерегать от этого шага. Обстоятельства таковы, что подобный выбор профессии исключает для него всякую возможность продвижения в университете. Если же такой врач займется практикой, то окажется в обществе, не понимающем его устремлений, относящемся к нему с недоверием и враждебностью и ополчившем против него все скрытые темные силы. Возможно, кое-какие моменты, сопутствующие войне, свирепствующей ныне в Европе, дадут вам некоторое представление о том, что сил этих — легионы.

Правда, всегда найдутся люди, для которых новое в познании имеет свою привлекательность, несмотря на все связанные с этим неудобства. И если кто-то из вас из их числа и, несмотря на мои предостережения, придет сюда снова, я буду рад приветствовать его. Однако вы все вправе знать, какие трудности связаны с психоанализом.

Во-первых, следует указать на сложность преподавания психоанализа и обучения ему. На занятиях по медицине вы привыкли к наглядности. Вы видите анатомический препарат, осадок при химической реакции, сокращение мышцы при раздражении нервов. Позднее вам показывают больного, симптомы его недуга, последствия болезненного процесса, а во многих случаях и возбудителей болезни в чистом виде. Изучая хирургию, вы присутствуете при хирургических вмешательствах для оказания помощи больному и можете сами провести операцию. В той же психиатрии осмотр больного дает вам множество фактов, свидетельствующих об изменениях в мимике, о характере речи и поведении, которые весьма впечатляют. Таким образом, преподаватель в медицине играет роль гида-экскурсовода, сопровождающего вас по музею, в то время как вы сами вступаете в непосредственный контакт с объектами и благодаря собственному восприятию убеждаетесь в существовании новых для нас явлений.

В психоанализе, к сожалению, все обстоит совсем по-другому. При аналитическом лечении не происходит ничего, кроме обмена словами между пациентом и врачом. Пациент говорит, рассказывает о прошлых переживаниях и нынешних впечатлениях, жалуется, признается в своих желаниях и чувствах. Врач же слушает, стараясь управлять ходом мыслей больного, кое о чем напоминает ему, удерживает его внимание в определенном направлении, дает объяснения и наблюдает за реакциями приятия или неприятия, которые он таким образом вызывает у больного. Необразованные родственники наших больных, которым импонирует лишь явное и ощутимое, а больше всего действия, какие можно увидеть разве что в кинематографе, никогда не упустят случая усомниться: «Как это можно вылечить болезнь одними разговорами?» Это, конечно, столь же недальновидно, сколь и непоследовательно. Ведь те же самые люди убеждены, что больные «только выдумывают» свои симптомы. Когда-то слова были колдовством, слово и теперь во многом сохранило свою прежнюю чудодейственную силу. Словами один человек может осчастливить другого или повергнуть его в отчаяние, словами учитель передает свои знания ученикам, словами оратор увлекает слушателей и способствует определению их суждений и решений. Слова вызывают аффекты и являются общепризнанным средством воздействия людей друг на друга. Не будем же недооценивать использование слова в психотерапии и будем довольны, если сможем услышать слова, которыми обмениваются аналитик и его пациент.

Но даже и этого нам не дано. Беседа, в которой и заключается психоаналитическое лечение, не допускает присутствия посторонних; ее нельзя продемонстрировать. Можно, конечно, на лекции по психиатрии показать учащимся неврастеника или истерика. Тот, пожалуй, расскажет о своих жалобах и симптомах, но не больше того. Сведения, нужные психоаналитику, он может дать лишь при условии особого расположения к врачу; однако он тут же замолчит, как только заметит хоть одного свидетеля, индифферентного к нему. Ведь эти сведения имеют отношение к самому интимному в его душевной жизни, ко всему тому, что он, как лицо социально самостоятельное, вынужден скрывать от других, а также к тому, в чем он как цельная личность не хочет признаться даже самому себе.

Таким образом, беседу врача, лечащего методом психоанализа, нельзя услышать непосредственно. Вы можете только узнать о ней и познакомитесь с психоанализом в буквальном смысле слова лишь понаслышке. К собственному взгляду на психоанализ вам придется прийти в необычных условиях, поскольку сведения о нем вы получаете как бы из вторых рук. Во многом это зависит от того доверия, с которым вы относитесь к посреднику.

Представьте себе теперь, что вы присутствуете на лекции не по психиатрии, а по истории, и лектор рассказывает вам о жизни и военных подвигах Александра Македонского. На каком основании вы верите в достоверность его сообщений? Сначала кажется, что здесь еще сложнее, чем в психоанализе, ведь профессор истории не был участником походов Александра так же, как и вы; психоаналитик, по крайней мере, сообщает вам о том, в чем он сам играл какую-то роль. Но тут наступает черед тому, что заставляет нас поверить историку. Он может сослаться на свидетельства древних писателей, которые или сами были современниками Александра, или по времени жили ближе к этим событиям, т. е. на книги Диодора, Плутарха, Арриана и др.; он покажет вам изображения сохранившихся монет и статуй царя, фотографию помпейской мозаики битвы при Иссе. Однако, строго говоря, все эти документы доказывают только то, что уже более ранние поколения верили в существование Александра и в реальность его подвигов, и вот с этого и могла бы начаться ваша критика. Тогда вы обнаружите, что не все сведения об Александре достоверны и не все подробности можно проверить, но я не могу предположить, чтобы вы покинули лекционный зал, сомневаясь в реальности личности Александра Македонского. Ваша позиция определится главным образом двумя соображениями: во-первых, вряд ли у лектора есть какие-то мыслимые мотивы, побудившие выдавать за реальное то, что он сам не считает таковым, и, во-вторых, все доступные исторические книги рисуют события примерно одинаково. Если вы затем обратитесь к изучению древних источников, вы обратите внимание на те же обстоятельства, на возможные побудительные мотивы посредников и на сходство различных свидетельств. Результаты вашего исследования наверняка успокоят вас насчет Александра, однако они, вероятно, будут другими, если речь зайдет о таких личностях, как Моисей или Нимрод. О том, какие сомнения могут возникнуть у вас относительно доверия к лектору-психоаналитику, вы узнаете позже.

Теперь вы вправе задать вопрос: если у психоанализа нет никаких объективных подтверждений и нет возможности его продемонстрировать, то как же его вообще можно изучить и убедиться в правоте его положений? Действительно, изучение психоанализа дело нелегкое, и лишь немногие по-настоящему овладевают им, однако приемлемый путь, естественно, существует. Психоанализом овладевают прежде всего на самом себе, при изучении своей личности. Это не совсем то, что называется самонаблюдением, но в крайнем случае психоанализ можно рассматривать как один из его видов. Есть целый ряд распространенных и общеизвестных психических явлений, которые при некотором овладении техникой изучения самого себя могут стать предметами анализа. Это дает возможность убедиться в реальности процессов, описываемых в психоанализе, и в правильности их понимания. Правда, успешность продвижения по этому пути имеет свои пределы. Гораздо большего можно достичь, если тебя обследует опытный психоаналитик, если на собственном Я испытываешь действие анализа и можешь от другого перенять тончайшую технику этого метода. Конечно, этот прекрасный путь доступен лишь каждому отдельно, а не всем сразу.

Другое затруднение в понимании психоанализа лежит не в нем, а в вас самих, поскольку вы до сих пор занимались изучением медицины. Стиль вашего мышления, сформированный предшествующим образованием, далек от психоаналитического. Вы привыкли обосновывать функции организма и их нарушения анатомически, объяснять их химически и физически и понимать биологически, но никогда ваши интересы не обращались к психической жизни, которая как раз и является венцом нашего удивительно сложного организма. А посему психологический подход вам чужд, и вы привыкли относиться к нему с недоверием, отказывая ему в научности и отдавая его на откуп непрофессионалам, писателям, натурфилософам и мистикам. Такая ограниченность, безусловно, только вредит вашей врачебной деятельности, так как больной предстает перед вами прежде всего своей душевной стороной, как это и происходит во всех человеческих отношениях, и я боюсь, что в наказание за то вам придется поделиться терапевтической помощью, которую вы стремитесь оказать, с самоучками, знахарями и мистиками, столь презираемыми вами.

Мне ясно, чем оправдывается этот недостаток в вашем образовании. Вам не хватает философских знаний, которыми вы могли бы пользоваться в вашей врачебной практике. Ни спекулятивная философия, ни описательная психология, ни так называемая экспериментальная психология, смежная с физиологией чувств, как они преподносятся в учебных заведениях, не в состоянии сказать вам что-нибудь вразумительное об отношении между телом и душой, дать ключ к пониманию возможного нарушения психических функций. Правда, в рамках медицины описанием наблюдаемых психических расстройств и составлением клинической картины болезней занимается психиатрия, но ведь в часы откровенности психиатры сами высказывают сомнения в том, заслуживают ли их описания названия науки. Симптомы, составляющие эти картины болезней, не распознаны по своему происхождению, механизму и взаимной связи; им соответствуют либо неопределенные изменения анатомического органа души, либо такие изменения, которые ничего не объясняют. Терапевтическому воздействию эти психические расстройства доступны только тогда, когда их можно обнаружить по побочным проявлениям какого-то иного органического изменения.

Психоанализ как раз и стремится восполнить этот пробел. Он предлагает психиатрии недостающую ей психологическую основу, надеясь найти ту общую базу, благодаря которой становится понятным сочетание соматического нарушения с психическим. Для этого психоанализ должен избегать любой чуждой ему посылки анатомического, химического или физиологического характера и пользоваться чисто психологическими вспомогательными понятиями — вот почему я опасаюсь, что он покажется вам сначала столь необычным.

В следующем затруднении я не хочу обвинять ни вас, ни ваше образование, ни вашу установку. Двумя своими положениями анализ оскорбляет весь мир и вызывает к себе его неприязнь; одно из них наталкивается на интеллектуальные, другое — на морально-эстетические предрассудки.

Не следует, однако, недооценивать эти предрассудки; это властные силы, побочный продукт полезных и даже необходимых изменений в ходе развития человечества. Они поддерживаются нашими аффективными силами, и бороться с ними трудно.

Согласно первому коробящему утверждению психоанализа, психические процессы сами по себе бессознательны, сознательны лишь отдельные акты и стороны душевной жизни. Вспомните, что мы, наоборот, привыкли идентифицировать психическое и сознательное. Именно сознание считается у нас основной характерной чертой психического, а психология — наукой о содержании сознания. Да, это тождество кажется настолько само собой разумеющимся, что возражение против него представляется нам очевидной бессмыслицей, и все же психоанализ не может не возражать, он не может признать идентичность сознательного и психического. Согласно его определению, психическое представляет собой процессы чувствования, мышления, желания, и это определение допускает существование бессознательного мышления и бессознательного желания. Но данное утверждение сразу же роняет его в глазах всех приверженцев трезвой научности и заставляет подозревать, что психоанализ — фантастическое тайное учение, которое бродит в потемках, желая ловить рыбу в мутной воде. Вам же, уважаемые слушатели, пока еще непонятно, по какому праву столь абстрактное положение, как «психическое есть сознательное», я считаю предрассудком, вы, может быть, также не догадываетесь, что могло привести к отрицанию бессознательного, если таковое существует, и какие преимущества давало такое отрицание. Вопрос о том, тождественно ли психическое сознательному или же оно гораздо шире, может показаться пустой игрой слов, но смею вас заверить, что признание существования бессознательных психических процессов ведет к совершенно новой ориентации в мире и науке.

Вы даже не подозреваете, какая тесная связь существует между этим первым смелым утверждением психоанализа и вторым, о котором речь пойдет ниже. Это второе положение, которое психоанализ считает одним из своих достижений, утверждает, что влечения, которые можно назвать сексуальными в узком и широком смыслах слова, играют невероятно большую и до сих пор непризнанную роль в возникновении нервных и психических заболеваний. Более того, эти же сексуальные влечения участвуют в создании высших культурных, художественных и социальных ценностей человеческого духа, и их вклад нельзя недооценивать.

По собственному опыту знаю, что неприятие этого результата психоаналитического исследования является главным источником сопротивления, с которым оно сталкивается. Хотите знать, как мы это себе объясняем? Мы считаем, что культура была создана под влиянием жизненной необходимости за счет удовлетворения влечений, и она по большей части постоянно воссоздается благодаря тому, что отдельная личность, вступая в человеческое общество, снова жертвует удовлетворением своих влечений в пользу общества. Среди этих влечений значительную роль играют сексуальные; при этом они сублимируются, т. е. отклоняются от своих сексуальных целей, и направляются на цели социально более высокие, уже не сексуальные. Эта конструкция, однако, весьма неустойчива, сексуальные влечения подавляются с трудом, и каждому, кому предстоит включиться в создание культурных ценностей, грозит опасность, что его сексуальные влечения не допустят такого их применения. Общество не знает более страшной угрозы для своей культуры, чем высвобождение сексуальных влечений и их возврат к изначальным целям. Итак, общество не любит напоминаний об этом слабом месте в его основании, оно не заинтересовано в признании силы сексуальных влечений и в выяснении значения сексуальной жизни для каждого, больше того, из воспитательных соображений оно старается отвлечь внимание от всей этой области. Поэтому оно столь нетерпимо к вышеупомянутому результату исследований психоанализа и охотнее всего стремится представить его отвратительным с эстетической точки зрения и непристойным или даже опасным с точки зрения морали. Но такими выпадами нельзя опровергнуть объективные результаты научной работы. Если уж выдвигать возражения, то они должны быть обоснованы интеллектуально. Ведь человеку свойственно считать неправильным то, что ему не нравится, и тогда легко находятся аргументы для возражений. Итак, общество выдает нежелательное за неправильное, оспаривая истинность психоанализа логическими и фактическими аргументами, подсказанными, однако, аффектами, и держится за эти возражения-предрассудки, несмотря на все попытки их опровергнуть.

Смею вас заверить, уважаемые дамы и господа, что, выдвигая это спорное положение, мы вообще не стремились к тенденциозности. Мы хотели лишь показать фактическое положение вещей, которое, надеемся, мы познали в процессе упорной работы. Мы и теперь считаем себя вправе отклонить всякое вторжение подобных практических соображений в научную работу, хотя мы еще не успели убедиться в обоснованности тех опасений, которые имеют следствием эти соображения.

Таковы лишь некоторые из тех затруднений, с которыми вам предстоит столкнуться в процессе занятий психоанализом. Для начала, пожалуй, более чем достаточно. Если вы сумеете преодолеть негативное впечатление от них, мы продолжим наши беседы.

Предлагаемое вниманию читателя издание представляет собой цикл лекций по введению в психоанализ, прочитанных Зигмундом Фрейдом в 1915-1917 и 1930 годах. Тогда выдвинутая Фрейдом идея о влиянии полового инстинкта на психику и развитие человеческого общества произвела эффект разорвавшейся бомбы. Теория о бессознательном, которое влияет на все наши действия и поступки, и о сексуальном влечении как главной движущей силе отдельной личности и общества в целом и по сей день вызывает споры в научной среде, однако невозможно отрицать, что учение Фрейда о психоанализе внесло неоценимый вклад в развитие всей мировой психологии.

Источник: http://www.psychol-ok.ru/lib/freud_s/vvp/vvp_02.html

• Максим Власов: профессиональный боксер с юных лет - максим власов психолог
• Психологическая помощь в Волгограде - психолог волгоград
• Кто такой психотерапевт? Что лечит психотерапевт? Виды психических расстройств - кто такой психотерапевт
• Страничка православного психолога - православный психолог
• Философия психоанализа - психоанализ в философии это
• Деятельностная природа психики - психика образ процесс
• Психолог гомель - психолог гомель
• Зачем идти к психологу? | Психология отношений - зачем идти к психологу
• Особенности психологии больного; Студопедия - особенности психики пациента
• Влияние рекламы на психику подростка - Влияние рекламы на психику подростков - влияние рекламы на психику подростков